Юлий Крелин - Очередь

– Смотрите, Лариса, всем ясно, что светофор испортился, а никто не едет. Кому-то надо быть первым. А первому страшно перейти границу дозволенного.

– Это как новая операция. Придумана, описана, экспериментально проверена, а на человеке впервые страшно делать. Потом кто-то первый… И как плотину прорвало. Так с пересадками сердца было. Барнард сделал первый, а уж…

Тут плотину прорвало, и они поехали.

– Уж который раз я слышу ваши сравнения. Вы действительно живете своей работой?

– А чем еще? Ребенок, работа – и все. Еще муж, который вечно напрягается какую-то новую формулу создать, а все было, все было, все банально. Вот и остается лишь работа да судьбы ближних…

– Да, вы правы. Пожалуй, нет ничего другого для нас. Собираясь выйти из машины, Дмитрий Матвеевич поблагодарил, поцеловал руку и сказал:

– Вы удивительно приятная женщина, Лариса Борисовна. Редко встретишь сейчас женщину, занимающуюся делом. Не занятую, а занимающуюся.

– Дмитрий Матвеевич, не говорите банальностей.

– Банальность – она потому и банальность, что так оно и есть. Наше знакомство, если вы помните, было не очень приятным, и я сожалею, что контакты тогда оборвались. Много времени потеряно. Спасибо еще раз. До свидания. Вы мне действительно удивительно симпатичны. Простите за банальность, но я вам уже говорил… – Он засмеялся, и его нарочитая степенность и старомодность вдруг отлетели прочь. Он стал выглядеть и моложе, и прямее, и крупнее – уже не дед, а зрелый мужчина с красивой седой головой.

Лариса поглядела вслед: высок, строен, прям, походка легка…

Машина медленно отъезжала от тротуара. Лариса в размеренном темпе, без волнения, смятения и сожалений стала думать об очереди. Здорово она запуталась в этой очереди! Куда эта очередь вынесет, с какой прибылью, с какими убытками? Она попыталась сосредоточиться на Стасе, но представляла его только спящим. Она пыталась вспомнить его молодым, утренним, веселым, легким, обаятельным, добрым, милосердным, но могла только произнести эти слова про себя. Она представляла его себе только спящим.

Переключилась на Колю, но опять никаких эмоций, кроме тревоги, не возникло.

Затем вспомнила недавно прочитанную статью об эмоциях. Автор писал, что возникают они лишь при незнании, неумении, непонимании. Эмоция страха появляется у хирурга, когда он не знает, что делать, не понимает, не умеет. В противном случае – делает. Эмоция любви сохраняется, пока человек еще загадочен, не раскрыт полностью, непредсказуем.

«Пожалуй, это неверно. Впрочем, подумать надо. А с другой стороны – верно. Валерий, например, мне интересен, пока непонятен. Хотя он понятен. Уже понятен. А Дима непонятен… У Валеры полный комплект обязательного для полноценного мужчины. Синдром мужчины. Ловок… Быстр… Строен… Реактивен… Решителен… Техничен… Оперативен… Умен… Работящ… Инженер… Спортсмен… Организатор… Начитан… Начитан? Этого я, пожалуй, не знаю… Не знаю. Но эмоции любви нет все равно. Черт! Зачем это я все допустила? Как мерзко! Да что сейчас говорить? Все ж задевает меня, когда он с улыбкой подходит в очереди к другим женщинам, но никакого волнения, ожидания, настороженности, и никак не трогает, когда он подходит ко мне. Я была неосторожна. Я полностью отвечала за свои действия – и никаких эмоций. Нехорошо. Ох, нехорошо! Разве можно сравнить его со Стасом? Стас был.… А дед? Почему дед? Это тот, оппонент – дед. А этот не дед вовсе – каких-нибудь десять лет разницы. Десять лет! Он интеллигентен, спокоен, уверен… Если его раскачать как следует, наверно, и вовсе слетит эта дурацкая игра в чопорность. Да какая чопорность? Придумываю. „Нарциссовна! Ты увлечена“. Тьфу! Нарциссовна. Кем?! И всегда при разрушении появляется альтернатива, а не точный другой путь. Неужели разрушение? А Коля?! Коля стал красив, остроумен, в меру задумчив… Он добр, ласков… Хотя и стесняется. Коля, кажется, становится прекрасным человеком. Если это не мое, материнское прекраснодушие. Он не замечает папиной эволюции. Он видит, как отец с утра работает, много работает. Он остается для него обаятельным, многоопытным, остроумным собеседником и мудрым отцом. Меня-то нет. Работаю где-то – он не видит, не на глазах его. Я скрыта фигурой папы. И надо поддержать в Кольке это отношение к отцу. Что бы ни было. Надо взять у отца лучшее. Ведь есть что взять. И пусть будет он увлечен отцом – это хорошо и приятно… Валерий не увалень, Валера спортивен, занимается спортом, оперативен – его слово – и не лишает себя удовольствий. Пусть у Коли будет больше радостей…»

Лариса ехала, заранее запрограммировав в себе маршрут, и потому не перебивала плавный поток мыслей штурманскими отвлечениями. Автоматически она остановилась и около института, но не вылезла тотчас, а сначала стала раздумывать над природой такого своего водительского автоматизма. Что раздумывать? Просто выходить, наверное, не хотелось. Подсознательная автоматика. Лариса думала о том, что прежний лексикон, прежние термины заменяются, а понятия остаются теми же.

«Подсознательная автоматика. На то она и автоматика, чтоб быть подсознательной. Банальность потому и банальность… Тьфу ты… Раньше говорили: „предопределение“, теперь – „программирование“. Раньше говорили: „характер“, „конституция“, „наследственность“, теперь – „генетически“, „генетический рисунок“, „засекречено-закодировано“…

Она не додумала, как и что закодировано, потому что увидела садящегося в директорскую машину ученого секретаря института.

– Нет, нет, Лариса Борисовна, сегодня ничего не получится. Я приготовил для вас образцы, бланки, анкеты, но все заперто, а мне некогда сейчас.

«Доигралась: лексикон, термины, генетический рисунок… Ах, как все нехорошо!»

– Понятно, Петр Иванович. Я и не смею на это рассчитывать. Скажите только, как там с очередью? На когда назначат защиту?

– Полагаю, в этом сезоне удастся протолкнуть. Месяца через два, полагаю. Соберите все документы, мы с вами сядем, посмотрим список и назначим точный день. А сейчас извините. Дела.

Лариса покатила в больницу.

На этот раз все мысли витали вокруг диссертации, оформлений, бумаг, очереди на защиту. Затем стала думать непосредственно о диссертации, о больных, операциях, вошедших в материал диссертации. Затем, естественно, перенеслась на сегодняшних своих пациентов, вообще на больницу, на отделение… И вот она у своего дома – у своего хирургического корпуса.

В больнице она застала комиссию контрольно-ревизионного управления – «идет КРУ», как кратко и решительно пугают врачей администраторы. Проверяли финансовую отчетность. Члены комиссии находились в этот момент у нее в отделении и очень обрадовались, что появился заведующий, который, как им сказали, находится в отпуске.