Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика

И сейчас человеческие игры с огнем показались мне глупыми и самонадеянными. Я встала в сторонку и стала думать: а как же мне отсюда выбираться? Скорей всего, доехать можно на том же автобусе. Но как я дойду до остановки, по извилистым темным улицам, одна?… Не то чтобы очень страшно – на Мальте, говорят, совсем нет преступности, – но совершенно непонятно, куда идти… Интересно, есть ли у меня точный адрес гостиницы? Если придется брать такси… Я достала из сумки гостиничную карточку с золотыми буковками «Royal Surprise».

– Скучно? – спросил меня кто-то рядом по-английски.

Я оглянулась и не сразу поняла, что довольно молодой и веселый голос принадлежал очень пожилому человеку с меня ростом. Я пожала плечами:

– Да нет, наверно, это интересно.

– Но вам лично – скучно, – засмеялся пожилой человек.

Я видела перед собой интеллигентнейшего старика, по виду классического англичанина, с правильным лицом, чуть крупноватым носом, коротко стриженными волосами и выправкой бывшего офицера. Поэтому я не смогла махнуть рукой и отвернуться.

– Да, мне скучно, – вежливо ответила я.

– И утром было скучно? – поинтересовался он.

– Скучновато, – ответила я, отмечая про себя, как же ясно и просто он говорит. Или это я так разговорилась здесь? Так отлично всех и вся понимаю…

– Могу порекомендовать хорошее средство, – подмигнул мне старик.

Я вздохнула. Ну вот, дожила.

– Счастливую любовь? – довольно грубо спросила я, жалея, что поддалась на интеллигентный вид старика. Не показал бы он мне часом блестящий бантик…

Тот покачал головой:

– Мое средство гораздо дешевле.

– Но у него все-таки есть цена? – улыбнулась я. Может, он не по этой части? Вот буду теперь всех местных и неместных подозревать в эксгибиционизме…

– У всего в мире есть цена, – очень просто ответил мне пожилой мужчина и надел шляпу, которую снял, обращаясь ко мне. Чем, в частности, и произвел на меня впечатление. Хотя любой артист может это сделать, кто хоть раз играл в спектакле про былые времена. – Вы танцуете старомодные танцы? – очень кстати к моим размышлениям спросил старик. – Фокстрот, танго…

– Лет двадцать вообще не танцевала, – ответила я.

– Вы так долго живете на свете? – решил идти ва-банк с очень грубыми комплиментами старик.

– Я живу в два раза дольше. Почти в два раза, – уточнила я скорее для самой себя. Вот доживу до сорока – буду тогда фигурять, если будет чем. – Боюсь, мне пора.

Я сделала шаг в сторону, чтобы обойти своего неожиданного собеседника. Но он не растерялся, слегка шаркнул ногой и поклонился:

– Доктор Пьер-Франсуа Дюкло, профессор древней литературы, университет Сорбонны.

– Вот почему я так хорошо вас понимаю! – не очень вежливо воскликнула я. Конечно же, он не англичанин. Проще всего говорить с теми, для кого английский язык так же, как для меня, иностранный. – А я доктор… – Я запнулась, не зная, как объяснить, потому что по-английски и «врач» и «доктор наук» называются одним словом. – Медицинский, то есть настоящий доктор. Я детский врач. Александра Леликова. – «Детская поликлиника в Строгино», могла бы добавить я в тон своему собеседнику. – Очень приятно.

– У вас есть длинное серебристое платье? – вдруг спросил старик, не давая мне своими неожиданными вопросами расслабиться.

– У меня нет никакого платья с собой, – ответила зачем-то честно я. Вообще, когда говоришь на другом языке, очень трудно с ходу шутить, врать или говорить обиняками.

– Вам бы пошло серебристое платье, – мечтательно посмотрел на меня старик. – С нежно-розовым воздушным шарфом… – Он проследил взглядом, как шарф обвил бы мою шею, спустился по рукам, застрял бы, зацепившись за что-то, на бедрах и потом раза три обмотал мои ноги, завязавшись узелком на щиколотке, и оставшимся хвостиком упал на мои голые ступни, хорошо просматривающиеся сейчас в тех сандалиях, в которых я утром ходила по берегу.

– У вас маленькая нога, – продолжал старик. – Очень маленькая, нежная. – Наверно, он принял мое молчание за предварительное согласие. – Хорошо, что вы не красите ногти на ногах. Видно, какие они у вас тонкие, прозрачные, как у ребенка…

Профессор стал говорить довольно быстро, и я напряженно вслушивалась, не очень уверенная, что правильно понимаю то, что он говорит. Тем более что время от времени Пьер-Франсуа Дюкло вставлял звучные французские слова и то и дело переключался на происходящее вокруг, кратко комментируя передвижение ярко одетых людей с факелами или пение хора местных девушек в красно-золотых коротких платьях:

– Красиво, фантастично, невероятно! Не желаете выпить бокал розового вина? Здесь есть изумительные вина! Только их никогда не предлагают в ресторанах, надо самому знать, что заказывать. Позвольте вашу руку? – Не дожидаясь ответа, профессор не совсем учтиво взял мою руку и перекинул ее через свою. – Пойдемте! – Он энергично потащил меня прочь с освещенной площади.

Не знаю, что руководило мной. Возможно, глубоко сидящая во мне авантюристка, которой так и не дали развернуться в обычной жизни. И лишь в некоторых экстремальных ситуациях, когда я не знаю, что сказать, она вдруг говорит мне: «Молчи и слушай меня!»

И я не вырвала руку. Я пошла за хорошо одетым и приятным в общении пожилым профессором – кто, кстати, мог дать гарантию, что он именно профессор? – не испытывая особого страха. Мне было интересно – что же будет дальше. И почему-то казалось, что ничего страшного произойти со мной не может.

На краю площади, на парковке, стояли машины. Профессор стремительно прошел мимо ряда машин и остановился около самой сногсшибательной машины – серебристого «Кадиллака» с темно-розовым откидным верхом. Я никогда не видела таких машин вблизи. И была уверена, что сейчас профессор скажет: «А моя – вот, соседняя, темно-синий профессорский „Фиат“, наш упитанный родственник вашего худосочного „Москвича“…» Но профессор распахнул длинную, низкую дверь красавца «Кадиллака» и предложил мне сесть.

«Ух, ну надо же!» – чуть не сказала вслух Ийкина мама, никак не способная взять в толк, почему же дочке так нравятся огни параллельного мира – мира «кадиллаков», бутиков, гламурных журналов, скороспелых миллионеров, роскошных проституток, наглых и всемогущественных воров, сумевших вовремя ухватить то, что плохо лежало в нашей стране. А плохо лежало, как выяснилось, очень многое…

Я села в машину. Да, я села в этот роскошный «Кадиллак». Не знаю, села бы в «москвичонок» с нашим стареньким доцентом кафедры древней литературы МГУ, а вот с Пьером-Франсуа Дюкло – села.

И поехала с ним в ресторан. Я слушала, как он рассказывает про свою дочь Лу, Луизу Дюкло, тридцати двух лет, сочувственно кивала, когда он рассказал, как два года назад похоронил мать Лу, с которой прожил тридцать пять лет. Я прикинула, сколько же лет может быть профессору. Шестьдесят пять – сказала я себе. Максимум. Иначе я просто сошла с ума. Потому что в промежутках между рассказами о родственниках Пьер-Франсуа Дюкло пару раз коснулся моей руки, слегка задержавшись на ней. И не могу сказать, что у меня это вызвало сильное отвращение. В какой-то момент мне даже показалось, что он чем-то похож на моего папу… Потом, правда, это ощущение прошло.