Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика

Я прилегла на большую кровать, в который раз спросив себя – почему я все время ложусь на краешек, как будто оставляю место еще для троих? Боюсь, что меня сгонят? Я заставила себя лечь поперек, посмотрела на ангелочков на потолке, с азартом гоняющихся друг за другом, и уснула.

Проснувшись через пару часов, я поняла, что хочу пить. Холодной газированной воды. Или сока, сладкого, ананасового… Вообще без работы и без забот о ком-то жизнь становится очень физиологичной. Тело постоянно требует внимания, раз делать больше нечего. Помыться, причесаться так-сяк, а еще лучше эдак, одеться – нет, пожалуй, переодеться, прогуляться, поесть, переварить, попить, снова поесть, прогуляться, как следует поспать, проснувшись, подумать, чего бы съесть, легкого и повкуснее… Вероятно, это и есть отдых. Только… только мне, наверно, нужен какой-то другой отдых. Может, спросить Лео, где здесь зоомагазин? И купить ёжика? Кормить его, искать по большому номеру, возить с собой в корзинке на экскурсии, страдать, если он откажется от еды или убежит…

«Иечка», – начала писать я, совершенно уже не веря, что она мне ответит. Скорей всего, Хисейкин очень постарался, чтобы она со мной больше не общалась. – «Напиши мне два слова. Я на Мальте. Мне тебя очень не хватает. Мама».

Я напомнила себе, что если не ждать ответа, он придет быстрее, отложила телефон и открыла шкаф. Вчера я обратила внимание, что вечером почти все дамы одеты как-то по-иному, не по-пляжному, в платьях ниже колена. Мужчины – в светлых брюках. И даже дети наряжены по-вечернему. Наверно, надо и мне надеть что-то соответствующее общему стилю, какой бы суетой это мне ни казалось.

Как давно я не задумывалась о таком! Вот разве что, собираясь с Кротовым на велосипедную прогулку. Моя мама, всегда скромно, но элегантно одетая, давно ругает меня: «Молодость проходит, а ты так и не стала хорошо одеваться!» Если бы в свое время Антон Палыч Чехов, вечная совесть российской интеллигенции, не обронил, возможно, всуе, что в человеке, кроме прекрасной души и мыслей, еще и одежда должна быть прекрасна, я бы, наверно, спорила с мамой. У меня нет ни сил, ни времени, ни денег следить за модой, менять гардероб каждой весной, куда-то девать старые вещи, то есть немодные, совсем еще и не старые…

Да и вообще – я люблю свои бежевые бриджи, пережившие уже две моды на укороченные брюки. Люблю светлый свитер, в котором тепло и зимой, и прохладными летними вечерами. Я люблю свою страшную мутоновую шубку, с каждой зимой становящуюся все короче и короче от московской сырости и ядохимикатов на дорогах. И весеннее темно-зеленое пальто с большим капюшоном – внизу, на его подкладке мне когда-то Ийка вышила ниточками мои инициалы: «А. Л.», как я ей вышивала в школу… Так что соответствовать моде у меня получается плохо.

Поколебавшись, я надела все те же бежевые бриджи и одну из трех кремовых блузок. Дома у меня остались еще две, и тоже светло-бежевые. Они так все похожи – по цвету и по фасону, что со стороны, вероятно, кажется, что я хожу круглый год в одной и той же кофточке.

Спустившись вниз, я посмотрела, не вышел ли Лео на работу, хотя он сказал, что у него выходной ровно сутки. Но за стойкой стояла девушка и оживленно беседовала с англичанами, мужем и женой, жившими в огромном номере, занимавшем половину второго этажа. Я не решилась при них разговаривать по-английски и вышла на улицу, хотя очень хотела узнать, где бы можно было вечером не просто наесться, а еще и послушать хорошую музыку, может быть, потанцевать… Или хотя бы посмотреть, как другие танцуют.

Я пошла по набережной и решила не спешить с выбором ресторана – сначала послушать, где какая музыка играет. Не такая уж я голодная, в самом деле! Но почему-то, скорей всего, действительно от безделья, мысли мои сосредоточились на одной конкретной идее: что же мне лучше съесть на ужин. Я гнала и гнала эту мысль – никогда не задумывалась, что лично мне съесть – обычно что есть, то и ем, тут же забывая, что это было. А сейчас, идя мимо привлекательных вывесок, вдыхая совершенно потрясающие запахи, я думала только об одном: большой кусок сочного мяса… нет, пицца с грибами и анчоусами… или лучше куриное филе – я видела, как кому-то несли нежное, еле обжаренное на гриле белое мясо, политое каким-то соусом, посыпанное зеленью и обложенное со всех сторон кусочками фруктов – киви, ананасами, персиками…

Кое-где у дверей стояли зазывалы – кто в национальной одежде мальтийцев, кто в виде пирата или просто хорошо воспитанного джентльмена, которому очень трудно отказать, когда он протягивает вам руку и предлагает: «Мэм, прошу вас, мы вас ждали весь день!» Не знаю как другие, а я не могу устоять против таких слов. Тем более что мне их крайне редко говорят. В результате в такой ресторан я и зашла – оформленный в строгом английском стиле, с официантами, одетыми в черные фраки, с белыми скатертями и синими салфетками на столах. Правда, я услышала, что здесь играет хорошая живая музыка. И не ошиблась.

За небольшим залом находилась довольно большая площадка, заканчивающаяся прямо у моря. Можно было подойти к перилам и посмотреть на волны. Я решила сделать это позже, сначала заказать еду. Мне показалось, что здесь цены чуть выше, чем везде, но я не стала уходить из-за этого.

В моей родительской семье все разговоры о деньгах считались неприличными. Не только о том, у кого сколько денег, но и вообще – что сколько стоит, где что продается. И между мамой и папой я никогда не слышала обсуждения подобных вопросов. Наверно, им хватало на главное. И то, что было для них главным, не так уж и дорого стоило. Тем более что папа по советским временам совсем неплохо получал как профессор и автор книг. Пожалуй, родителям удалось воспитать меня почти в полном равнодушии к жизненным благам. И все бы было прекрасно, если бы вдруг в нашей родной стране, где было душно и тесно, где не разрешалось говорить правду о многом, но и не разрешалось голодать или воровать совсем уж у всех на глазах, – если бы вдруг в этой стране не наступил капитализм.

Ну вот, виновник нашей семейной драмы с Ийкой, кажется, найден. Потому что тащить мне одной вину просто невозможно, я уже поняла. Она меня убьет, раздавит, моя собственная вина. Значит, лучше ее с кем-нибудь разделить. Допустим, с капитализмом. Отобравшим у моего папы заслуженную пенсию, заставившим их с мамой на старости лет считать рубли и копейки и экономить на всем, постепенно распродавая библиотеку с уникальными дореволюционными изданиями и бесконечно страдая, потому что папа искренне считает книжки самым дорогим в своем доме. Иечкиным наследством, не имеющим цены.

Капитализм… Мне, выросшей в другой стране, хоть и на той же земле, но жившей по совершенно другим законам, так странно произносить это слово. Как будто повторяешь не очень умную и недобрую шутку. Вряд ли в начале девяностых многие осознавали, что именно происходит в стране. Что меняется строй. Почти бескровно, почти без танков. Идет перераспределение собственности. Меняется идеология, меняются ценности. «Демократия и приватизация» – главные слова, которые слышали доверчивые и податливые граждане нашей большой страны. «А разве плохо, собственно, если мне разрешат открыть свою лавочку и говорить в ней все, что я думаю?» – думали многие, не подозревая, что свободой болтать и лавочками все не ограничится. Многие блага и права, дававшиеся в прежней жизни как само собой разумеющиеся старым, поруганным и не оправдавшим себя строем, исчезли сразу или уходят постепенно. Право не голодать в старости. Право бесплатно лечиться у хороших врачей, право не умереть, оттого что у тебя не хватило денег на сложную операцию. Право учиться у лучших профессоров, учиться совершенно бесплатно. Право жить в самой прекрасной, самой сильной, самой справедливой стране. Так считали мои родители. Так думала я. Даже если они ошибались, то, что пришло взамен, вряд ли лучше.