Борис Горзев - Два романа о любви (сборник)

Вот в таком благодушии Петр гулял по вечернему Триесту, вместе с Аликом, как правило. Прекрасен этот городок на Адриатике, уютный, небольшой, всего-то двести тысяч жителей, ну и плюс туристы, конечно, но нынче их было мало. Центральная площадь с помпезными зданиями прошлых веков, которые похожи на огромные торты. Отсюда открывался прекрасный вид на море – серебристо-голубую ткань Триестского залива Адриатики, с яхтами вдоль берегов, большими и малыми судами у порта и где-то ближе к горизонту. Что еще? Фонтан нимфы Ауризины (как сообщил какой-то местный итальянец, эта мифическая дама – символ Триеста). Еще Большой канал – Canal Grande (надо же, и здесь такой же, как ив Венеции!). Выяснилось, что он был построен по приказу императорской дочки – Марии-Терезии Австрийской. Ну, пусть так. Сели в лодку, поплыли будто по длиннющей узкой улице, застроенной неоклассическими дворцами со слипшимися боками, а под оградами вдоль берегов – лодки, моторки, баркасы…

А еще чудо – «Гигантская пещера», Grotta Gigante, самая большая во всей Италии. Вниз – лестница из пятисот ступеней, а там открывается огромная, объятая камнем пустота: более сотни метров в длину и ширину, а высота, сказал гид, аж 65 метров. И конечно, свисают огромные сосульки сталактитов, сверкающие под цветными прожекторами.

Еще – Музей истории и искусств, Сад камней, Римский театр и Морской аквариум с обитателями адриатических и тропических глубин. В общем, прелесть!

Но лучше всего было в ресторанчиках. Нагулявшись с Аликом по вышеозначенным местам, садились в теплом зале (по вечерам все-таки становилось прохладно) среди непременных туристов (спасибо итальянской зиме, немногочисленных) и под шумок голосов ужинали и попивали вино. Особо полюбился ресторанчик Al Bagato – маленькое, удивительное уютное заведение, где подавали затейливые морепродукты с непременным набором сыров.

Да, хорошо было. И то, что именно Алик рядом, тоже хорошо. Как-то с ним уютно. Хоть Петр и постарше, а сдружились. Ну, дела общие (в том числе негласные) – это само собой, однако некая дружеская привязанность возникла еще в Москве, когда встречались в кафе на Арбате. Там возникла, а здесь укрепилась. И темы общие: футбол, обсуждение планов Алика на будущее (летом венчание, поскольку невеста Рената, кажется, хочет поскорее завести ребенка, а значит, все-таки надо покупать или поначалу брать в аренду домик на Сардинии). Ну а про свои планы, почти аналогичные, если исключить Сардинию, Петр не говорил, и не из-за того, что был скрытен по натуре, а просто потому, что боялся сглазить.

Да, хорошо было в Триесте, особенно вечерами в ресторанчике, очень хорошо.

Переговоры, как и планировали, заняли ровно неделю, и с готовым проектом долгосрочного договора между «Росмортуртрансом» и «Пантиери» (на трех языках – английском, русском и итальянском) утром 14-гоянваря вылетели в Москву. Обратный рейс был непрямым, через Мюнхен (так забронировали изначально, другого варианта не оказалось), поэтому перелет вышел долгим, а к тому же при подлёте к Москве вдруг сообщили, что по метеоусловиям посадка будет не в Шереметьеве, а в Домодедове. Это опечалило начальников, ибо их, троих, в Шереметьеве к означенному часу ожидала служебная машина из офиса, а вот Петру и Алику было всё равно, откуда добираться домой на поезде-экспрессе, что даже удобнее и быстрее, поскольку, понятно, никаких пробок.

Наконец приземлились, получили багаж, миновали контроль и наконец ощутили себя на родине – в шумной толпе, заполнившей зал международных прилетов. Там разделились: генеральный директор с Гулибиным и его замом сразу же пошли к выходу из здания аэровокзала, чтобы ехать в город на такси, а Петр с Аликом – налево вдоль длинного прямоугольника зала, в конце которого находился выход к электропоездам. На табло значились цифры – время и погода: 1620, 4. Значит, в Москве будем в пять вечера или в полшестого, подумал Петр, вот и хорошо. И вообще всё хорошо, если не обращать внимания на толпы народа и обычную вокзальную суету.

Тут Алик заприметил что-то и указал вперед по их ходу: «Смотри, какое-то кафе… А-зи-я! – прочел по-русски. – Что это за слово, Петр?» – «Это часть света такая. По-итальянски так же: Asia. Ты что, не знаешь?» Алик кивнул, потом сказал, что заскочит туда за сигаретами, буквально на минуту, и ушел, а Петр, опустив на пол дорожную сумку, стал ждать. Кто-то к нему обратился, что-то проговорил, но что – расслышать не удалось, потому что раздался странный резкий хлопок, сдавило уши, а следом погасло сознание.

…Показалось, будто разом выключили весь свет в общем зале. Или нет, не выключили, но все-таки что-то не так. Что-то не так не со светом, а с ним, Петром, с его головой. Он без сознания, что ли? Тогда почему он думает? Почему спрашивает себя, что случилось? Почему ничего не слышно и темно? И будто нету времени, куда-то оно пропало. Да, подумал, надо опять взглянуть на табло – сколько там? Идет время или его теперь нет?..

Потом он все-таки открыл глаза и обнаружил себя лежащим среди таких же людей, лежащих и полулежащих. Кто-то на коленях, кто-то на корточках. Но тут над ним возникло лицо Алика с раскрытым ртом и, кажется, Алик что-то говорил или даже кричал, если судить по выражению его лица, но что говорил или кричал, никак было не разобрать, словно Алик стал немым. И не только Алик онемел, но и вообще всё тихо, странно тихо, только гул в голове, один гул, сильный, нарастающий, пульсирующий. Вот в чем дело, стало понятно, это – гул, это из-за него ничего не слышно.

Но тут услышал кашель. Свой кашель, а еще склонившегося над ним Алика. Всё мутно, кажется, это дым, и от этого дыма першит в горле и слезятся глаза. И кашель, кашель… А, и все-таки свет погас, погас! – понял. Всё мутно, дым, кашель, нет света…

Но вот голос Алика, его крик, как сквозь вату:

– Петр, Петр! Ты меня слышишь? Петр, Петр! – И опять, сквозь кашель: – Петр, Петр! Ты можешь подняться? Ну, вставай, надо на улицу, на воздух! Вставай, держись за меня! Не можешь? Петр!..

Наутро удалось многое понять. Сознание, кажется, восстановилось.

Петр обнаружил себя лежащим на белой кровати, под белой простыней. Голова гудела лишь чуть-чуть, зато сбоку, во всю длину кровати, громко гудел, потрескивая, длинный светильник дневного света, неприятно бело-голубой, резкий. Смотреть на него стало больно, и Петр повернул голову в сторону. Сразу затошнило, заныло в шее и стянуло кожу на лице. Ясно, это из-за бинтов и повязок. Голова забинтована, и шея, и рука. Рука поверх простыни, вся обвязана и какая-то толстая. Ага, понятно: она в гипсе. Лихо!

Сбоку система для переливания. Там что-то капает. Ага, это капает в вену. Но в какую? Нет, не на другой руке, а где-то под горлом. В подключичную вену, догадался. Лихо! Значит, я в больнице, в палате. В какой больнице? А какая разница! Вроде бы жив. А что случилось? И где люди – ну, медсестра какая-нибудь или доктор?