Саша Кругосветов - Живите в России

Остались позади – годы нищеты, унижений, черта оседлости. Национальное неравенство. Теперь – никакого угнетения. Никаких религий. Никаких наций. Мы советские люди. Нас ведет партия во главе с товарищем Сталиным. Он – такой же, как мы. Простой и понятный. Но еще – мудрый и прозорливый. Можем ли мы сейчас осуждать молодых, горячих, искренних, наивных и неискушенных? Сколько людей с Запада было очаровано новой русской идеей всеобщего братства! Вот он – город солнца, который вот-вот построят. Коминтерн (Третий Интернационал). Все ждут всемирной пролетарской революции. Коммунистическая идея популярна во всем мире. Вайян-Кутюрье – французский писатель-коммунист. Анри Барбюс «Иосиф Сталин». «Он – подлинный вождь, человек, о котором рабочие говорили, улыбаясь от радости, что он им и товарищ, и учитель одновременно; он – отец и старший брат, действительно склонявшийся надо всеми. Вы не знали его, а он знал вас, он думал о вас. Кто бы вы ни были, вы нуждаетесь в этом друге. И кто бы вы ни были, лучшее в вашей судьбе находится в руках того другого человека, который тоже бодрствует за всех и работает, – человека с головою ученого, с лицом рабочего, в одежде простого солдата». Анри Барбюс, французский писатель, журналист и общественный деятель, лауреат престижной французской Гонкуровской премии, поет хвалу Великому Сталину, пишет от души, пишет то, что думает. Что же мы хотим от наших неискушенных простодушных отцов?

Мать – из Одессы. Мой дед по материнской линии – огромный породистый красавец блондин. Фамилия – Кох, непопулярная, прямо скажем, в годы войны. Забегая вперед, скажу, что мать не меняла фамилию при замужестве и это, как выяснилось, оказалось не самым правильным решением. В семье было три дочери и один сын. Дети хорошо одеты, девочки – все в рюшечках. Бабушка – человек с характером, на ней все держалось. В семье не было ничего еврейского, кроме происхождения. Ни языка, ни религии. Не знаю почему. Все говорили на прекрасном русском языке, даже без малороссийского акцента. Тоже не могу сказать, почему так получилось. Моя мать, Люба – средняя из дочерей. Самая удачная. Любили больше всего Галю, младшую и, как считалось, – самую красивую. Когда я уже что-то стал понимать, это показалось мне совсем не очевидным – мать значительно интересней Гали, возможно, в силу большей одухотворенности всего ее облика. Старшая из дочерей Дора, она же и старшая из детей, была, естественно, первенцем, ее любили по привычке, по инерции. Дора – неудачливая, ее жалели, опекали и оберегали. Сын Семен, мой дядя, высокий как его отец, нескладный, застенчивый, ни к чему не приспособленный, хотя учился неплохо, он – единственный в семье, кто получил инженерное образование. На матушку в отчем доме не обращали внимания – умная, веселая, неунывающая, самостоятельная, живая, контактная, неконфликтная, хорошенькая – сама пробьется. В годы военной эвакуации, когда деда уже не было… Мужья дочерей на фронте. Бабушка осталась с тремя дочерьми и тремя внуками… Все легло на ее немолодые плечи. Бабушка – гипертоник, уральское высокогорье – не для нее. Бедная бабушка. Вечером сидели всей семьей за столом, она смеялась, шутила… Внезапно все закончилось на глазах у дочерей. Жизнь прервалась в полете. Язык заплетался, бабушка успела сказать только одно: «Люба, береги Дору и Галю». И ушла. Сказала то, что было для нее самым важным. Она знала, что во всем может положиться на Любу. Но это будет позже. А пока в семье бабушки и дедушки все неплохо. Дети учатся. В стране – Новая экономическая политика. НЭП. У деда – свое «дело». История трагическая и одновременно комическая. Компаньон деда – разбитной молодой человек. Часто появлялся в доме. Проводил время в обществе трех барышень на выданье. Может, и не такие красавицы, но чистенькие, опрятные, интеллигентные. Любо – дорого. Заморочил голову старшенькой. Обещал жениться, соблазнил под шумок. Забрал кассу, да и был таков. И нет его. Слезы, разбитое сердце первенькой. Рухнувший бизнес. Позор на всю Одессу. По этой ли причине, по какой другой, наскребли последние денежки; семья отправилась в Петроград. Таков сценарий провидения. Вначале жили в коммуналке на Моховой, потом на Старом Невском. Как сводили концы с концами – трудно сказать. Дети – взрослые, дочери учились, сын уже работал. Безутешную «брошенную и покинутую» сразу по приезде выдали замуж. Нашли невзрачного еврейского человечка. Добрый, кругленький, неюный. С потрясающей коммерческой жилкой. Такое часто встречается в народе Книги. Он был коммерческим директором мебельной фабрики и неплохо обеспеченным человеком по тем смутным временам. Его осчастливили браком. Как согласилась Дора – не знаю. Возможно, понимала, что такой брак необходим, чтобы решить семейные финансовые проблемы. Она никогда не выглядела счастливым человеком. Я не видел, чтобы она улыбалась. Но женой была хорошей. На сторону не смотрела. Старалась хорошо содержать семью. Родила дочку – первую внучку в большой семье. Всеобщую любимицу. Но мужа держала в строгости. Эта традиция – держать мужа под каблуком – стала устойчиво передаваться по женской линии тетушки Доры.

Вскоре деда забрали энкавэдэшники. Забирали всех нэпманов, экспроприировали золото. И его, неудачливого нэпмана, тоже забрали. Нэпмана, у которого украли «дело», деньги и честь старшей дочери. А этим – что? Вынь да положь! Недавно побывал в Соловках. Ходил, думал, где мог быть дед? Где содержался, в каком корпусе? Мать забросила учебу. Бегала по инстанциям. Ездила в Одессу и почему-то в Ростов-на-Дону. Собирала какие-то справки, ходила на прием по кабинетам. Доказывала, что они давно уже не нэпманы, не буржуи, а честные трудящиеся. Не знаю, она ли этого добилась. Или вертухаи в те времена еще не потеряли окончательно голову от запаха крови. Но дед вернулся домой. Тогда еще такое было возможно. Денег у него не было. Почему простили его, оставили в живых? Может, это вертухайская ошибка? Я знаю, что многие вертухаи первой волны были расстреляны в Соловках. Может, потому что поотпускали чьих-то бабушек и дедушек. Не сообразуясь с важными резонами величайшей пролетарской справедливости.

Однако недолго музыка играла в старой коммуналке на Невском. Дело в том, что в Соловках деда много раз пропускали через «парилку». В небольшое помещение ставили узкие скамьи, поперек скамей садились арестанты, вплотную живот к спине. В помещение пускали пар. Чтобы помучились. Чтобы осознали: надо отдать неправедно нажитое стране трудового народа. Дед вернулся из Соловков с тяжелейшей астмой. И вскоре скончался.

Мама была барышней на выданье. До сих пор у нас хранится ее портрет, написанный сангиной безымянным поклонником, сделавшим, как говорят, блестящую карьеру. В семейном альбоме хранится портрет элегантного скрипача, тоже имевшего, видимо, интерес к моей матушке в девичестве. Но вышла она замуж почему-то за моего отца. Куда более скромного человека, не очень образованного, далеко не красавца, старше ее на восемь лет. Может, напуганная перипетиями жесткой действительности времен пролетарской диктатуры, моя матушка, мудрая даже в молодые свои годы, сознательно выбрала успешного и достаточно влиятельного в те годы советского выдвиженца. А может, действительно, разглядела в нем благородную натуру, силу и мужество характера, искренность и особую мужскую стать. Мне трудно об этом судить. На фотографиях тех времен, снятых, когда меня еще не было, – во время отдыха моих родителей в Крыму, на Кавказе, среди сугробов Хибиногорска, куда отца направили по призыву партии, – я вижу абсолютно счастливую пару. На фоне сверкающего снега смеющийся, раздетый до пояса отец везет в огромной тачке свое сокровище – мою мать в легком крепдешиновом платье. Жизнь им улыбается. Это пара, семья, союз двух непростых людей, людей очень нелегкой судьбы. Их открытое, бережное, самоотверженное и беззаветное отношение друг к другу, как в минуты радости, так и в периоды труднейших жизненных испытаний, всегда было и останется для меня примером и идеалом отношений мужчины и женщины.