Алексей Лухминский - Мой Ванька. Том второй

– Извините, но нам непонятно, как могли столь уважаемые в медицине люди, имеющие степени, встать на защиту элементарной лженауки?

При этом он бросает косой взгляд в мою сторону. Продолжаю безразлично его слушать.

– Вы, как я понимаю, задаёте мне вопрос? – ледяным тоном спрашивает ректор.

– Конечно! Я хотел бы получить от вас соответствующие объяснения. Всем очевидно, что Елизов всего лишь зарвавшийся шарлатан, придумавший себе якобы сверхъестественные способности и неплохо на этом наживающийся.

Всё это говорится торжествующим безапелляционным тоном. Сижу молча и даже не смотрю в его сторону.

– Видите ли, – всё тем же ледяным тоном отчеканивает свою отповедь ректор, – мне не хочется с вами обсуждать, что научно, а что лженаучно. Вы всё равно в этом ничего не понимаете. Да если бы и понимали, то вряд ли с вашей порядочностью от такого обсуждения был бы толк. Я допускаю, что у вас могли возникнуть сомнения по поводу действительно нестандартных методов лечения, применяемых Александром Николаевичем. Но я считаю, что нормальный, неангажированный журналист должен был попытаться разрешить свои сомнения в беседе с самим доктором Елизовым, а не писать на него пасквиль, при этом ещё и марая честь старого заслуженного врача, каковым является доктор Золотов, проработавший только на севере тридцать лет.

– Знаете, Сергей Петрович, я пришёл сюда не для того, чтобы выслушивать нотации по моей профессиональной деятельности, – ощетинивается Коротков. – Я хочу услышать от вас как от пока уважаемого в медицинских кругах человека внятные объяснения по поводу вашего странного письма.

Звучит достаточно нагло. Сижу и думаю, не пора ли вступать в беседу.

– За этим сюда можно было не приходить, – брезгливо бросает ректор. – Зря вы себя утруждали. Тем более на примере доктора Елизова я прекрасно понимаю – что бы я вам ни говорил, всё равно вы всё извратите, вывернете наизнанку. Кстати, насчёт, как вы говорите, нашего странного письма. Пациенты Александра Николаевича, которых он поднял из инвалидных колясок, тоже готовят письмо, только уже в городскую прокуратуру по факту клеветы в вашей газете. Это реальные люди с реальными документами о своих заболеваниях. Сейчас эти люди нормально ходят, работают и благодарят доктора Елизова. Конечно, ответчиком в суде будете выступать не вы, а газета. Правда, всех нас это не очень интересует.

– Спасибо за предупреждение, – Коротков нагло усмехается. – Мы опередим вас. Вы, видно, плохо представляете себе, на что способны СМИ. До свидания, Сергей Петрович!

Мысль приходит мгновенно.

– До свидания, Семён Ильич! – я встаю и подхожу к нему с протянутой для пожатия рукой.

– До свидания… – машинально протягивает он свою руку.

Ловлю его взгляд. Сжимаю руку и, не отпуская, пристально смотрю в его глаза.

– Тяжёлый у вас труд, Семён Ильич, – ласково говорю я. – От таких трудов можно и… заикаться… начать…

Слово «заикаться» я интонационно выделил.

Отпустив руку, спокойно возвращаюсь на своё место на диване. Коротков какое-то время недоумённо смотрит на меня и выходит.

– Саша! Вы… с ним что-то сделали? – осторожно спрашивает Сергей Петрович.

– Да. Думаю, что он надолго запомнит нашу сегодняшнюю встречу.

– Мне Кирилл что-то говорил про тамошнего главу администрации. Вы что… то же самое?

– Нет. Просто теперь он не сможет работать по своей специальности. Он с этого момента очень сильно заикается.

– Опять эти ваши штучки!

– Ну какие штучки, Сергей Петрович? – делаю невинный вид. – Я же – шарлатан! Какие у меня могут быть штучки?

– А если он… – ректор на минуту задумывается. – Ну вы даёте! Если он будет жаловаться, то тем самым подтвердит свою ложь насчёт вашего шарлатанства! Ну, Саша…

– Он не будет жаловаться. И более того, он вообще ничего теперь делать не будет. Ему бы со своим здоровьем разобраться.

И тут Сергей Петрович начинает смеяться. Его аж трясёт от смеха!

– Сергей Петрович, глядя на вас, очередной раз убеждаюсь, что самый искренний смех – злорадный, – я тоже фыркаю с непроницаемым лицом.

– Вот с этим постулатом я совершенно согласен, – сквозь смех выдавливает он. – Ну до чего же гнусный тип!

– Ему всего лишь хорошо заплатили. Может, даже очень хорошо. Видно, чиновники Райздрава не очень надеялись на результаты своих комиссий, вот и решили подстраховаться. Давайте ждать развития событий!

Только что вернулся на работу, и сразу же мне сказали, что меня вызывает Кирилл Сергеевич. Похоже, я знаю зачем. Заложил меня Сергей Петрович.

– Сашенька, – мой главный врач грустно смотрит на меня, – опять ты за своё? Мы же с тобой про всё это ещё в Булуне говорили…

– Кирилл Сергеевич, дорогой вы мой! Эту мразь в тот момент необходимо было наказать. Он же стал угрожать и Сергею Петровичу.

– Знаю! Но я ещё раз тебе повторяю – мы с тобой врачи! Мы не имеем права…

– Мы сейчас снова с вами скатимся к той же дискуссии в коридоре булунской больницы.

– Скатимся… Тем более что тогда мы с тобой на эту тему явно не договорили. Понимаю, что я не смог тебя тогда убедить, и мне это печально. Сашенька… Пойми, мне бы очень хотелось, чтобы мы с тобой одинаково смотрели на такие вещи. Понятия морали для каждого человека должны быть святыми.

«Дон Кихот…» – снова проносится у меня в голове.

– А почему они не являются святыми для Короткова и ему подобных?

– Так, значит, по-твоему, с волками жить – по-волчьи выть? Ты как-то мне жаловался, что тебя склоняют к взиманию гонораров с больных. И тогда ты отказывался следовать такому принципу.

– Но это же разные ситуации. Поймите! Этот скот своей писаниной в конечном итоге ставит под угрозу здоровье людей, которые могли бы ко мне обратиться и получить излечение, а теперь, когда я объявлен шарлатаном, они побоятся ко мне обращаться и останутся со своими болезнями.

– Сашенька, дорогой ты мой! Я понимаю, ты нашёл себе железное оправдание. И следующий раз, когда ты решишь творить свой собственный суд, ты тоже найдёшь очередное железное оправдание. Может быть, и тогда всё будет во благо. Но потом ты войдёшь во вкус. Твои способности, поверь мне, могут сыграть с тобой злую шутку. Ты можешь увлечься… Я этого боюсь. Я за тебя боюсь, и стараюсь тебя спасти от тебя же самого.

Кирилл Сергеевич говорит это с такой болью, что мне становится не по себе. Сразу вспоминается Ванькина оценка меня после моего возвращения. Как он тогда сказал… Повелитель судьбы… И тоже сказал, что испугался за меня. Неужели опять головокружение от успехов? Ведь и Кирилл Сергеевич, и Ванька по сути сказали одно и то же. Но ведь в сегодняшнем случае с этим борзописцем по-другому было нельзя!