Линор Горалик - …Вот, скажем (Сборник)

…Вот, скажем, официантка в ресторане при гостинице наклоняется к уху одного из участников спора о том, как следует переводить на русский словосочетание happy hooker («бойкая блядь»?, «шаловливая шалава»?) и тихонько говорит: «Вы простите, но всякие такие слова можно потише? У нас тут не все гости поэты».

…Вот, скажем, в ходе очередной кухонной беседы про пораужевалитьиличто московская творческая интеллигенция интересуется друг у друга, какие конкретно гонения со стороны кровавого режима могли бы давать творческим людям право на политическое убежище. Ну, скажем, обмахивание выставки казацким кадилом – это уже да или еще нет? Непринятие статьи в региональную режимную газету – это уже нет или еще да? Ну и другие важные примеры. И главное, интересуется друг у друга московская творческая интеллигенция, как в наши времена просят политического убежища? Не вопят же «Остановите самолет и т. д.», пролетая над территорией ФРГ? А что делают? Идут в посольство? И тут художник М. говорит, что у него есть история про успешный запрос политубежища, очень воодушевляющая. Про кота.

Кот, как положено, шакалил у посольства одной европейской страны. Последовательно так шакалил, каждый день. Сначала вокруг забора отирался. Потом проник в калитку, стал по двору ходить. Потом, пару месяцев спустя, стал припадать к ступеням иностранного государства. С достоинством, но страдальчески мяучил про творчество, режим. Ну, его сначала не очень замечали, а потом начали подкармливать («Грантоед», – понимающе говорят сидящие у холодильника). И в результате один посольский иностранный чиновник, ласковая душа, решил этого кота взять к себе. То есть дать ему политическое убежище окончательно и официально. И получилось очень хорошо: коту, во-первых, предоставили небольшое, но персональное жилье на территории иностранного государства, то есть коробку от принтера с детским одеяльцем. Вылечили ему за счет новой родины зубы. Сделали прививки. Приняли у него экзамен на знание местных законов – то есть убедились, что он ходит в лоток. И наконец, выдали, реально, иностранный ветеринарный паспорт.

– И стал кот порядочным европейским гражданином, – заканчивает художник М. со значением.

Московская творческая интеллигенция под впечатлением и даже готова прямо сейчас начать приучаться к лотку. Но чувствуется, что художник М. хочет что-то добавить, однако смущается.

– Понимаете, – говорит он наконец, – есть нюанс.

– Ну? – спрашивает московская творческая интеллигенция.

Художник М. вздыхает и честно говорит:

– Кота кастрировали.

…Вот, скажем, очень красивая и очень худая девочка-модель просит у официанта «спагетти болоньез, чизкейк, чай, сахар, милкшейк и мороженое», а потом звонит кому-то и говорит совершенно счастливым голосом: «Все! Все! Мой последний показ закончился!»

…Вот, скажем, стриженный «под газончик» израильский мэн в потертой военной форме и с загипсованной рукой рассказывает своему пожилому соседу по автобусу Тель-Авив – Иерусалим:

– …а она мне говорит: «Ну что ты плачешь, как девочка? Ты же плачешь, как девочка! Тебе сказали – тридцать дней. Тридцать дней – это тьфу! И вообще – знаешь, что? Не считай дни, считай сексы. Я тебе обещаю: с сегодняшнего дня и пока не снимут гипс ни одной ночи не будет, чтобы ты лег спать без секса. Честное слово тебе даю. Ты еще не захочешь снимать этот гипс, я тебе обещаю». Так вот, брат: я хочу снять этот гипс. Она лучшая жена на свете, брат, но я тебе говорю: мне сорок два года, и я уже очень хочу снять этот гипс.

…Вот, скажем, совершенно непонятно, как расценивать тот факт, что в питерском фольклоре нет, кажется, шутки про необходимость поставить Наполеону памятник «За сожжение Москвы». Да, не дожег. Но и чижик-пыжик же не всю водку выпил.

…Вот, скажем, в небольшой дружеской компании молодые родители говорят о страхе совершить какие-нибудь непоправимые родительские ошибки, которые навсегда искалечат ребенку психику. В разговор вступает девушка М. и трезво замечает, что ошибки, увы, неизбежны, так что не надо бояться. Главное, всегда иметь добрые намерения. «Вот когда мне было шесть лет, – говорит девушка М., – моя мама очень переживала, что у меня молочные зубы какие-то черные. И в один прекрасный день сказала: «Доченька, пойдем к стоматологу, а я за это куплю тебе хомячка». «А когда я проснулась, – говорит девочка М., – у меня во рту не было ни одного зуба. Вообще». В наступившей неприятной тишине девушка М. поспешно добавляет: «Но у нее были добрые намерения! Это история про добрые намерения!» – «А хомячка-то мама купила?» – осторожно спрашивают из угла. «Она собиралась!» – обиженно отвечает М.

…Вот, скажем, поэт Лев Рубинштейн выходит в утреннюю темноту к автобусу, везущему участников поэтических чтений в аэропорт, и говорит печально: «Нет в России никакого климата, одна погода».

…Вот, скажем, тревожный литератор Г. периодически впадает в уверенность, что совершил по отношению к ближним какой-нибудь ужасный проступок, за который они его теперь ненавидят. Поэтому иногда литератор Г. звонит ближним и говорит что-нибудь вроде: «Пожалуйста, не ненавидьте меня за то, что я вчера забыл отдать вам ручку», или: «Пожалуйста, не ненавидьте меня за то, что третьего дня я съел последнее яблоко», или еще чего. А тут ноябрь, осеннее обострение, все дела, и подобные звонки стали поступать от литератора Г. по нескольку раз на дню. И поступали до тех пор, пока литератор Г. не получил от своих ближних письмо: «Дорогой Г.! Не беспокойся, нам не нужны поводы, чтобы тебя ненавидеть». Шестнадцать подписей и два анонима.

…Вот, скажем, обсессивно-компульсивный программист В. всю жизнь ищет решение известной проблемы, связанной с вопросом «Как дела?». В. мучается тем, что можно либо ответить «Хорошо» (то есть сообщить собеседнику, в терминах В., чистый null информации), либо начать подробно рассказывать, как дела, что тоже, формально говоря, не отвечает начальному запросу. На тридцать восьмом году жизни обсессивно-компульсивный программист В. находит наконец хороший выход: нужно просто давать ответ в процентах. 100% – «зашибись», 0% – «прости, не могу ответить, вчера повесился». Изобретенным методом программист В. очень гордился, оставалось только опробовать его коммуникативные качества. Опробовал их В. на своем отце, тоже программисте. «Как дела, сынок?» – спросил папа. «48%» – сказал В. и замер. Папа задумался, а потом осторожно спросил: «Может, не в ней дело? Может, ты просто гей?»

…Вот, скажем, двое очень помятых, очень попачканных, очень побитых и обросших бездомных с опухшими веками бредут по Сретенскому бульвару, и один из них назидательно говорит другому заплетающимся языком: «Если ты еще когда-нибудь хочешь у меня работать…» Потому что надо же просто собраться, просто немного прийти в себя. Просто собраться встать.