Линор Горалик - …Вот, скажем (Сборник)

…Вот, скажем, литератор О. взял себе привычку каждый раз, когда при нем начинают вести патриотические разговоры о Врагах России, ласково спрашивать собеседника, не встает ли у того комом в горле торт «Наполеон».

…Вот, скажем, актер Д. обнаруживает на задворках провинциального англоязычного городка секс-шоп «Indira». И решает, что это, конечно, должно быть такое специальное место для девочек с daddy issues. Ходит мимо него три дня и все думает: надо привезти что-нибудь жене. Надо привезти что-нибудь жене. Привезти и сказать: «Вот, знаешь, мне тут попался секс-шоп „Indira“, и я подумал…» Раньше он никогда в секс-шопы не заходил, он вообще довольно целомудренный человек, но тут в нем прямо играет бес злобной шутки, невозможно удержаться. И он решается вечером последнего своего дня в этом маленьком городке, заходит. Там, понятно, интеллигентная, доброжелательная девочка в очках, с синими пирсингованными бровками деликатно его расспрашивает, и он говорит – ну, daddy issues. И девочка говорит: oh, this is so normal, it’s such a basic human problem, тут совершенно нечего стесняться и вообще секс-шоп – та же психотерапия, он молодец, что пришел. И актер Д. даже немножко успокаивается и расслабляется. А девочка говорит, что сейчас они вместе непременно что-нибудь придумают и подберут. Только сначала нужно лучше понять проблему, so, please, tell me a bit more about your daddy. И потом ночью актер Д. почему-то долго плачет, не может заснуть.

…Вот, скажем, израильский полицейский К. останавливает на дороге явно превышающего скорость пианиста Ш. Пианист Ш. все понимает, но слезть со скутера не может: к его спине примотана монтажной лентой гигантская человекообразная плюшевая собака, а к спине собаки примотан десятикилограммовый пакет апельсинов, который, в свою очередь, для сохранности примотан к сиденью скутера. Пианист Ш. начинает извиняться и просит быстренько выписать ему штраф, а потом отпустить – он едет на день рождения к дочери, везет подарок и сырье для соковыжималки. Израильский полицейский К. говорит, что тоже все понимает и у него своих трое, но правила есть правила: пока человек не слезет со скутера, он не может выписывать штраф, а то вдруг этот человек как рванет… Пианист Ш. объясняет, что он не рванет, ему это невыгодно, он едет на день рождения к дочери, вот подарок, вот апельсины, он опаздывает, ему голову проедят, он просто хочет получить штраф и медленно-медленно ехать дальше. Израильский полицейский К. говорит, что ему тоже голову проедят, он опаздывает на похороны и очень хочет просто выписать штраф и тихо ползти в направлении кладбища, но, пока человек не сойдет со скутера, этот план невыполним. Сейчас мы порежем монтажную ленту, пианист Ш. слезет со скутера, и мы все спокойно сделаем – тем более что начать день рождения можно и без апельсинов, а подарок никуда не убежит. Тогда пианист Ш. предлагает израильскому полицейскому К. «маленький рефрейминг»: вот гигантская человекообразная плюшевая собака, она едет на день рождения к дочери, везет еду и апельсины. Нельзя начать день рождения без стейка, гигантская дочь гигантской человекообразной плюшевой собаки сидит там голодная вместе со всеми своими гигантскими маленькими гостями, ждет свою еду – то есть его, пианиста Ш. Без апельсинов еще как-то, но неужели израильский полицейский К. позволит гигантским человекообразным плюшевым щеночкам сидеть голодными? Израильский полицейский К. уже сдался, он уже выписывает штраф, и от благодарности пианист Ш. чувствует себя обязанным поддержать разговор, он спрашивает, кого израильский полицейский К. собирается отправить сегодня в последний путь. «Явно не того человека», – бурчит израильский полицейский К., а пианист Ш. сочувственно говорит: «Ну ладно, не надо так. Не всю же жизнь вы будете полицейским. Может, вы еще учиться пойдете, может, все еще наладится…» Тогда израильский полицейский К. сует в карман уже почти довыписанный штраф, прячет ручку и начинает снова требовать, чтобы пианист Ш. слез со скутера. И все это время гигантская человекообразная плюшевая собака сидит, нервничает, ничего не понимает.

…Вот, скажем, жена поэта К., позвавшая гостей отмечать Масленицу, старательно заполняет в ноутбуке таблицу с фамилиями в строчках и краткими наименованиями запланированных наполнителей в столбцах, крестиками помечая, какие из наполнителей согласуются с чьими вкусами, диетами, привычками, аллергиями, идиосинкразиями и религиозными установками. В отдельных столбцах проставляется ориентировочное число необходимых каждому блинов, которое, в свою очередь, умножается на некий тайный коэффициент для расчета требующегося количества водки. Закончив расчеты, жена поэта К. озабоченно велит мужу: «Паша, четыре блина лишние, пойди съешь!»

…Вот, скажем, в узкой компании заходит разговор на очевидную тему, и все рассказывают, как им повезло: одному повезло, что прадедушка, белый генерал, вопреки семейному скандалу, женился на юной революционной еврейской девушке, так что теперь, по закону о репатриации… Словом, повезло. Другому тоже повезло: сестру дедушки записали в паспорт как еврейку, поэтому, когда восстанавливали утерянные в войну дедушкины документы… И вот теперь, по закону о репатриации… Третьему повезло не меньше: бабушка жены, чистокровная башкирка, на старости лет вдруг тронулась постсоветским умом и со всеми положенными ритуалами прошла гиюр, так что теперь, в соответствии с законом о репатриации… А четвертый говорит: а мне вчера в «Дошираке» попались два пакетика бульона вместо одного. Повезло! И это очень для всех неловкий момент, конечно. Но по-своему приятный такой. И от этого, между прочим, еще более неловкий. Но приятный же, ну.

…Вот, скажем, года полтора назад предприниматель П. и его партнер, тоже П., купили под Питером маленький умирающий консервный заводик. Решили делать бренд «Шпроты петербуржские». Ну а что, килька же, и вообще патриотизм. Купили они этот заводик совсем за бесценок, потому что к тому моменту почти все сотрудники заводика разбежались – включая директора, специалистов по закупкам и пр. Ну с сырьем как-то справились, конвейер перезапустили, осталось закупить жесть для банок на квартал вперед. Жесть им тоже предложили очень недорого, тоже с разорившегося заводика, и по площади ее хватало даже больше чем на квартал – на полгода. Получалось, что предприниматели П. и П. уже через пять месяцев выйдут в плюс и вообще. Завезли жесть на завод. И тут выяснилось, что она толщиной 1 мм. Очень дешевая, да, но 1 мм. И технолог им, конечно, говорит: ребята, вы вообще консервную банку-то видели? Тогда предприниматель П. говорит предпринимателю П.: слушай, ну он рисуется перед новым начальством, это понятно, я ему ласково скажу: так и так, мы ваше мнение услышали, но делать будем из этой жести, всё. Сказал, технолог тоже ласково отвечает: так и так, я ваше пожелание услышал, но за результат отвечать не буду. Так и договорились. Первая партия составила 14 000 банок. В банке было 180 граммов килек. Банка весила 790 граммов. Хуже того – в нее не входил консервный нож. Не входил вообще, никак, никакой. С помощью молотка входил, но не двигался, миллиметр жести, ну правда. Одну банку предприниматель П. кинул в стену, другою несколько раз ударил себя по голове, как применить еще 13 998 банок – было совершенно непонятно. Предприниматель П. предложил ночью утопить их в Неве, на что предприниматель П. рассудительно сказал, что одну хочет сохранить – как пресс-папье. И тут все стало хорошо складываться, и через месяц 790-граммовые банки, практически все, разъехались по бесчисленным сувенирным магазинам Москвы, Питера и окрестностей. Этикетки на них были ровно те, какие и планировались: «Шпроты петербуржские из отборной российской кильки». 180 граммов, маркировка и т. п. Пресс-папье, рекомендованная отпускная цена – от 450 до 950 рублей. Продавались эти пресс-папье ни шатко ни валко, лежали тихонько на складах, но понемногу расходились все-таки – покупателям страшно нравилось, что они выглядят совсем как настоящие. О том, что внутри шпроты, не знал ни один человек, кроме предпринимателей П. и П. Словом, получились медленные деньги вместо быстрых, но это окей. И интересный креативный кейс, и есть, о чем вспомнить. И тут бах – санкции. И предприниматель П. говорит предпринимателю П.: «Сережа, ты только не ори на меня сразу, ты просто подумай про это. У тебя семья, у меня семья…». А предприниматель П. говорит: «Паша, ты рехнулся. Миллиметр, Паша». А Паша говорит: «Ну не продавать, а для себя, на всякий случай. Сложим их у меня в гараже. Давай, Сережа. Я чувствую, это важно». А Сережа говорит: «Миллиметр, Паша». А Паша говорит: «А в гараже и меня багор есть».