Виктор Казаков - Конец света

– Увы, так, – Кудрявцев приставил к столу трость и, сжав правую кисть руки в кулак, большим пальцем почесал лоб. – Считаю, что всякое сочинение полезно при одном условии: если в нем есть открытие . А открытия содержатся в книгах у одного-другого десятка писателей, которых только и надо читать (а через пять-десять лет – перечитывать, потому что в разном возрасте книги читаются по-разному). У некоторых – из тех, что называют себя писателями, – самостоятельных мыслей хватило бы в лучшем случае на одно произведение или даже, как, например, у меня, – на одну страничку, у большинства же пишущих открытий нет вовсе, потому что у них нет таланта самостоятельно смотреть на мир и по-своему мыслить о жизни; им остается учиться у классиков и без конца на бумаге повторять в лучшем случае – классиков, в худшем – самих себя.

Кудрявцев поднялся со стула.

– С вашего позволения приду к вам завтра. В этот же час.

Я кивнул головой и вышел из-за стола, чтобы проводить гостя.

Вечером я читал взятую с собой рукопись:

«Большой красный шар, рассыпая по небу белые стрелы, быстро поднимался над ровной, будто очерченной по большой линейке, в утреннем тумане едва заметной линией горизонта. На фоне неба горизонт казался серым, даже темным, но я знал: там, на глубине, вечно волнующаяся вода – зеленая, как благородный изумруд. Я лежал на горячем прибрежном песке, в двух метрах от того места, до которого докатывались легкие синие волны. Через несколько секунд, возвращаясь в море, волны оставляли на песке мокрый темно-желтый след, и след этот, на километры протянувшийся слева и справа от меня, не успевал высыхать на подпаливающем его солнце, – на берег накатывался очередной невысокий вспененный вал.

Я был один, и мне было хорошо. В огромном, сильном пространстве царила гармония, и, мне казалось, я был ее необходимой частичкой. В некоторые минуты я слышал большой оркестр, который исполнял волшебную незнакомую музыку…

И вдруг… Сцена возникла неожиданно, будто всплыла со дна моря или соткалась из волн. Приложив ухо к песку и лениво прислушиваясь к мелодии очередной приближающейся волны, я вдруг услышал нечто новое в той ритмично повторявшейся мелодии – будто добавился к ней легкий таинственный шорох. Я поднял голову и увидел: вдоль берега под парусами быстро шел небольшой черный баркас. На таких суднах по Днестровскому лиману аккерманские рыбаки ходят ловить лещей и судаков… Откуда здесь баркас? Ну, понятной была бы нарядная белая яхта с красавцем-капитаном на корме или окутанный брызгами и веселым женским визгом, режущий морскую гладь прогулочный катерок… Откуда черный от прикипевшей к бокам смолы баркас, эти небрежно залатанные серые паруса?

И тут я понял, почему неожиданно появившееся в море судно не разрушило гармонию, которой я наслаждался минуту назад; напротив, в оркестр , игравший волновавшую меня музыку, оно привнесло очень важную новую партию , которой до этого (я только теперь об этом догадался) недоставало оркестру, – я разглядел на судне двух черных от загара молодых людей. Он стоял на носу баркаса, она, управляя судном, стояла на корме. Он что-то неслышное кричал и смеялся, она тоже весело смеялась и, продолжая стоять, лишь чуть-чуть пошевеливала рукой длинный деревянный рычаг руля. Он был широкоплеч и мускулист, толстая шея крепко держала на плечах черноволосую голову, я хорошо видел римский профиль – высокий лоб и хищный нос. Она была тоже красива – как только может быть красива хорошо сложенная, здоровая от природы молодая женщина, умытая морем, обласканная солнцем и закаленная соленым ветром, когда она радуется жизни и не скрывает своего предназначения – подарить радость мужчине…

Они промчались мимо, не заметив меня, и мне без них стало одиноко».

Закончив читать (признаться, сцена напомнила мне и о моих давних морских приключениях), я пожал плечами, подумав: почему Кудрявцев принес свое сочинение именно мне?.. Трудно понять человека, у которого в голове порядок, понятный только ему одному.

А еще я подумал: ободовцев, которые всем на свете произведениям изящной словесности предпочитали миниатюры Гурсинкеля, а из всех в мире остальных искусств важнейшим считали современную попсу – всех этих людей все, в том числе и я, считали людьми нормальными, а вот человека, который читал и перечитывал только десяток выдающихся книг и не читал газет, витал в облаках , жил в своей системе координат , все называли сумасшедшим.

А может, мы всё перевернули вверх ногами?

На другой день мы с Кудрявцевым встретились в редакции. Я искренне похвалил лапидарную рукопись, некоторое время, к взаимному интересу, мы порассуждали о гармонии жизни и расстались довольные друг другом.

Только я не стал делиться с автором сцены своими мыслями по поводу другой системы координат .

Тираж издания заметно увеличивался. Газету заметили специалисты по рекламе, и теперь «Ничего кроме правды» в каждом номере рассказывала о товарах самых богатых в области супермаркетов и призывала пользоваться услугами не только местных массажисток и колдунов. Ссылаясь на законы рыночной экономики, типография повысила тарифы на газетную бумагу и свои услуги; Григорий Минутко, к тому времени тоже поднаторевший по части тех же законов, не предусмотренные бухгалтером расходы компенсировал увеличением цен на рекламу.

Касса редакции богатела, обещая в ближайшем будущем второй компьютер, премии, повышенные гонорары и возможность, как теперь говорил бухгалтер-кассир Квитко, «пересмотра в лучшую сторону вопроса заработной платы».

Читая подготовленные Грушиным к печати материалы, Григорий Минутко в блаженстве потирал ладошки: его идея оказалась правильной и начинала работать! «Только бы «кусок» планеты летел подольше», – иногда вслух мечтали сотрудники газеты, а корреспондент Вася Субчик как-то на очередной летучке даже предложил «слегка денежно поощрить Ивана Гемана» – чтобы тот в своих космических расчетах, которые газета теперь публиковала в каждом номере, на порядок притормозил скорость приближения катастрофы.

Редактор предложение выслушал, однако комментировать его не стал.

«9 июня 2006 года. Источник сообщает:

Автор «Летописи» П.П.Грушин, проживающий по улице Консервной в доме номер 36, отсутствовал в городе три дня. На мой вопрос (я сейчас стараюсь на улице почаще встречаться с объектом наблюдения), где он был, он ответил, что ездил в Москву, работал в историческом архиве. Подозреваю, что кроме работы в вышеназванном месте, он еще и встречался со своими прежними единомышленниками.