Владимир Янсюкевич - Шёпот стрекоз (сборник)

Мать лежала, не шевелясь, и молчала. Матвейка тронул её за руку. – Ну, мам!.. – и тут же отдёрнул. Рука была безжизненно холодной. Матвейка вскочил в испуге, снова присел, опять вскочил, в панике побежал на кухню.

Малыш бил по столу ладошкой и сыто улыбался. Матвейка бросил ему «сиди, я щас!» и устремился к выходу.

Баба Нюра прибежала немедленно, охнула, схватилась за сердце «Господи! Вот беда-то!» и тут же вызвала «скорую».

Когда врач, высокий старик в голубом халате и в голубой шапочке, в сопровождении двух санитаров проходил в комнату, Матвейка сграбастал хнычущего Саньку, зажал ему рот ладонью и притаился за дверью.

«Ну что?» – услышал он, как соседка спросила через некоторое время. И тут же скрипучий мужской голос вдруг распорядился по-деловому: «Реанимация! Есть пульс! Шевелитесь, ребятки! Носилки! Аккуратно, без лишних движений!»

Баба Нюра пробыла в квартире до приезда материной сестры, копошилась на кухне, протирала плиту, мыла посуду и всё приговаривала: «Бедные, бедные! Как же вы теперь?..»

– А куда её повезли? – спрашивал Матвейка у соседки.

– В больницу, куда же.

– А она жива?

– Жива покудова, слава Богу! Терпите, может, и пронесёт… Муж мой, Николай Иваныч, ты его долж о н помнить, земля ему пухом, тоже с инфарктой боролся. И только на четвёртом заходе сдался… О, Господи, спаси и сохрани!

Матвейка машинально играл с малышом и напряжённо думал о сказочном роднике с живой водой. Малыш бегал по комнате, прятался за штору и, когда Матвейка нащупывал его, заливисто хохотал.

Несмотря на оперативность, проявленную соседкой, и профессионализм врачей «Скорой», мать не спасли. Поздно хватились. Но Матвейке решили пока не говорить об этом. Пусть свыкнется с мыслью, что жизнь её на волоске и каждую минуту следует ожидать неизбежного. Что поделаешь, все под Богом ходим…

Единственная родственница матери, сестра Эльвира, жившая неподалёку, в новом микрорайоне, в этот трагический момент занималась шопингом в центральном бутике. Она явилась часа через три. Второпях, словно куда-то опаздывая, расспросила бабу Нюру о случившемся, с гадливостью на лице обошла квартиру и распорядилась, чтобы та разложила по сумкам детские вещи. Подходящих сумок не нашлось, и баба Нюра ссудила на время свой чемодан. И пока она укладывала в него ребячье барахло, дети находились в её квартире. Санька спал, безмятежно посапывая, а Матвейка знаками общался с Витькой через окно.

Эльвира Семёновна была женщиной неуёмной фантазии и редкого самомнения. Предки её мужа, профессора местной финансовой академии, принадлежали к дворянскому сословию. Среди них даже затесался один граф, получивший свой титул за какие-то особые заслуги перед отечеством на дипломатическом поприще. Потому Эльвира Семёновна с чистой совестью и неподдельным энтузиазмом «косила» под аристократку. Смотрела поверх голов, с простыми людьми разговаривала через губу. При этом её речь изобиловала такими терминами, значения которых она и сама до конца не понимала. А её излюбленными словечками были: «цивилизованный» и «элитный». Всё, с чем она имела дело, от района проживания до рулона туалетной бумаги, всегда было сугубо цивилизованным и непременно элитным. А то, что не вписывалось в обозначенные пределы, для неё просто не существовало. Или существовало, раз уж никуда от него не деться, как субстанция достойная всяческого презрения.

– Как ни прискорбно, – вещала Эльвира Семёновна, покуривая и пристально наблюдая за действиями соседки, – каждый получает по заслугам. Моя сестра была совершенно необразованна и абсолютно нецивилизованна. Одевалась, как чумичка. Вечно не прибрана, не накрашена. Работала чёрт знает где. Кажется, уборщицей в ДЭЗе.

– Продавщицей, – поправила баба Нюра, собирая ребячью одежду. – Она в палатке торговала.

– Не играет значения! То есть, не имеет роли! – вспылила аристократка, путаясь в словах, она не выносила, когда ей противоречили. – А всё потому, что замуж вышла необдуманно: не то за бомжа, не то за наркомана. И вот вам, пожалуйста!

– Да что вы, Эльвира Семёновна, Павлуша был хороший человек. Не пил, всё машины ремонтировал. И они любили друг друга…

– Он и в тюрьме успел побывать! ваш хороший человек.

– Так ведь оговорили его.

– Это неизвестно. Как бы то ни было, мой муж, профессор, утверждает: бизнес не для всякого, бизнесменом нужно родиться. А ваш Павлуша родился исполнять, а не заправлять. Да-да, и с этим ему надо было смириться. Одни в господах ходят, другие в прислужниках. Вот бы и прислуживал тем, кто попроворней оказался. У него и родители рылом не вышли. Отец был деревня деревней, то бродяжничал, то вагоны разгружал, где его и придавило однажды. Мать – алкоголичка, вечно с похмелья…

– Да что вы, Эльвира Семёновна! Знала я его мать, Клавдию, в рот не брала хмельного… мигренью страдала, бедняжка.

– Вам надо было на адвоката учиться, Анна Гавриловна. Простите, а вообще-то вы учились когда-нибудь и чему-нибудь?

– Я, конечно, тоже из деревни… уж не обессудьте. А как в город попала, на сварщика выучилась, на стройку пошла. Как же не училась…

– Рабочий и колхозница в одном флаконе? Занятно.

– А что в этом плохого? Всю жизнь сама себя обслуживала. И с детьми управлялась. Бездельем не грешила… – Баба Нюра вдруг окунула лицо в ладони. – Деток жалко.

– Ничего, привыкнут. Пока у меня поживут. А потом в детдом сдам, на попечение государства.

– В детдом?! – вскрикнула баба Нюра.

– Что вы на меня так смотрите? Это называется цивилизованный подход. Я их не рожала. И на какие, извините… мне их содержать? У меня всё спланировано. К тому же с детьми я не привыкла обращаться, придётся няньку нанимать… Нет, нет, и не уговаривайте! И квартиру эту продам. Вовремя Павла убили, а то б ему досталась.

– А детки? Ведь они тут прописаны.

– Ничего. Что-нибудь придумаю. Говорила я ей! Таких, как моя сестра, стерилизовать надо, чтоб не плодились!

– Да что вы такое говорите!..

– Да, да, на корню стерилизовать! А то нарожают, и расхлебывай за них! У нас и так беспризорников пруд пруди. Оттого и преступность растёт. А государству это нужно? Мы хотим быть цивилизованной страной, а нам не дают.

– Кто ж вам не даёт? – испуганно вырвалось у бабы Нюры.

– Люди! – выпалила Эльвира Семёновна и встала в позу Екатерины Великой, принимающую послов не очень дружественной державы. – Никчёмные люди! Такие, как муж моей сестрицы! Да и она тоже…

– Так уж нет её, царствие ей небесное! И про Павлушу вы напрасно так… Работ а л человек, одевался чистенько, всегда здоровался, никогда худого слова от него не слыхала. Как же не хороший, хороший. Тольки вот неприспособленный был к жизни нашей. Верил всем. А верить-то нынче никому нельзя, всяк в свою сторону тянет, до скрежета зубовного…