Сергей Нагаев - Прямо сейчас

Картинка из воспоминаний о прошлой ночи исчезла, едва Данила достиг обитой жестью двери. Он увидел, что из замочной скважины торчит ключ, а сама дверь чуть приоткрыта. Тоска и страх перед чем-то неведомым и ужасным, тем, что скрывалось за дверью, страх перед кем-то, таинственным убийцей, который ночью выстрелил в мужчину у порога, а затем гнался за ними, молодыми балбесами, решившими украсть бычью сперму, страх, что убийство чего доброго могут приписать им, – эта смесь страхов заставила Данилу остановиться, парализовала его. Он пытался мысленно приказать себе двигаться как ни в чем не бывало дальше, но ноги не слушались. Его прошиб пот.

Дверь отперта, значит, в хранилище с утра кто-то уже заходил. Тогда почему не поднялась суматоха? Получается, все-таки пока дверь никто не распахивал. Ее только отперли, чтобы потом войти. Да, скорее всего так. Наверное, это Полина Петровна. Ну да, как раз сейчас ведь Зина собирается брать сперму у быков. Соответственно, что у нас сейчас будет делать Петровна? Петровна, как обычно, разделит каждую полученную порцию, пока сперма свежая, на несколько десятков доз, разбавит их специальным раствором и расфасует по трубкам. (Перед мысленным взором Данилы стали парить в воздухе запаянные с обоих концов пластмассовые трубки, похожие на стержень обыкновенной шариковой ручки; в каждой хранится доза бычьей спермы, достаточная для оплодотворения одной коровы.) Затем, продолжал рассуждать он, Петровна опустит дозы в небольшой переносной термос с жидким азотом.

Данила вспомнил, как горделиво (оттого что знает такие подробности) объяснял Ксении в Ниссане, еще на пути к станции: «Сперму в жидком азоте хранят. При температуре минус где-то двести градусов Цельсия». – «В такой холодрыге?» – «Так надо. Для сохранения жизни сперматозоидов. Они должны мгновенно замерзнуть, тогда сохранятся». – «Бедненькие. Как же они потом отмерзнут?» – «Легко. Перед оплодотворением трубку со спермой бросают в теплую воду – и через десять секунд, плиз, сперматозоиды опять бодры и веселятся. Кстати, этот метод сбора семени и искусственного оплодотворения скота придумал наш ученый, Милованов, лет сто, наверно, назад. При таком способе одного семяизвержения достаточно, чтобы окучить 20—30, а то и 50 коров». – «Ничего себе. А сколько, интересно, всего в этой вашей спермотеке доз?». – «Завлабша, когда мне это все объясняла, говорила, что там хранится что-то около восьми миллионов доз от трехсот быков. Многих быков давно уже и на свете-то нет, а их семя живет и дает потомство».

Так, продолжал лихорадочно размышлять Данила, стоя у двери в банк семени, значит, Петровна, понесет маленькие термосы сюда. Она понесет их сюда, чтобы переложить дозы из термосов в бочки с азотом – на постоянное хранение. Руки у Петровны будут заняты. Все сходится: она заранее отперла дверь, чтобы потом легче было принести в хранилище термосы. Отперла, а внутрь не зашла. Все правильно. «А я ничего не знаю, – приказал себе Данила, – Я просто иду во двор. Сейчас буду помогать Зине с быками».

Данила уже сделал шаг в сторону двора, когда дверь хранилища распахнулась, пребольно задев его плечо. На пороге стояла Зина, в руках у нее были два переносных металлических термоса с жидким азотом.

– Ой, Данила, ударила тебя? – сказала она. – Извини.

– Ничего страшного, – машинально ответил Данила, а сам, между тем, ошарашенно смотрел в проем распахнутой двери. За порогом, на лестнице, не было никакого мужчины с пробитой головой, не было лужи крови, не было ничего из того, что он с ужасом, до оцепенения и холода в спине, опасался здесь увидеть. «Ничего страшного». Так он ответил извинившейся за удар дверью Зине и, надо сказать, попал в точку: в хранилище спермы не обнаружилось ничего страшного. Все было, как обычно.

Зина отнесла термосы в вагинную, отдала Полине Петровне и направилась по коридору во двор мимо Данилы, который, шагнув за порог, стоял и стоял, ошеломленно глядя в просторный зал хранилища. Там все было, как обычно: в ярком освещении ламп дневного света на полу банка семени стояли около пятидесяти огромных металлических бочек-термосов, в которых под мощной изоляцией в жидком азоте хранилась замороженная бычья сперма.

Что все это значит? Что труп ночью ему померещился? Что это был просто пьяный глюк? И хлопок выстрела, услышанный им ночью за секунду до того, как он, уже держа в руке термос, сделал шаг к двери банка семени и увидел мужчину, раненного в голову, – этот выстрел, который судя по звуку был явно сделан из оружия с глушителем, – тоже был глюком? И когда они втроем помчались прочь по коридору, а затем побежали мимо производственного корпуса, и еще потом – вдоль забора к Ниссану – неужели топот за спиной, топот кого-то, кто гнался за ними, тоже был галлюцинацией. У Данилы даже в самом угарно-алкогольном помутнении разума никогда раньше не было галлюцинаций, да еще таких четких. А выстрелы вслед их машине, когда они помчались по шоссе и свернули на проселочную дорогу? Вспышки выстрелов видел в зеркало заднего вида сидевший за рулем Витек. Может, это ему в пылу их побега тоже показалось? Фигаксель (про себя Данила чаще называл друга по кличке, а не по имени) позже уверял, что он потому резко и свернул с шоссе на второстепенную дорогу – потому что увидел, как какой-то мужик выскочил напротив станции на середину шоссе и начал палить по их машине из пистолета. Вроде из пистолета, уточнил тогда же Витек.

«Наверно, Фигакселю приглючилось, надо срочно позвонить ему, – подумал Данила, – Нет, сначала – Ксюше: классный повод позвонить ей. Спрошу, как насчет встретиться и посмеяться над всем этим. Хотя ей рано звонить, она, наверно, еще спит. Фигаксель тоже наверняка дрыхнет, но – ничего, ради этой новости можно и проснуться». Он сунул руку в карман, но нащупав там телефон, вспомнил, что они – Данила, Виктор, Ксения и Ольга – договорились перед тем, как расстаться под утро, ни при каких обстоятельствах не обсуждать это по мобильным телефонам. И еще они договорились вести себя, словно бы ничего не произошло. Именно поэтому Данила и поехал, хоть и было чертовски неохота, на работу. Чтобы быть на месте, когда сотрудники станции обнаружат труп в банке семени. Чтобы показать всем свое удивление и чтобы ни у кого не возникло ни малейших подозрений, что он, Данила, хоть что-то знает обо всем этом.

Так что же, ничего не было?! Данилу охватила эйфория радости, кровь прилила к голове, когда он, от хранилища направился, словно паря в невесомости, по коридору к сиявшему впереди проему распахнутой двери, ведущей на залитый солнцем двор.

Данила вышел на свежий воздух. Здесь уже вовсю шел производственный процесс.

Господи, как же хорошо, подумал Данила. Он был окрылен и счастлив: ночной кошмар вдруг, вот так неожиданно, канул в прошлое – ничего не было! Он мог спокойно вернуться к обычной жизни, мог больше не бояться неведомо каких последствий ночного визита с друзьями на станцию осеменения. Надо же как потрясающе просвечивает солнце в воздухе, разлистанном ветвями старых лип! Какая свобода, какая воля в этом свечении! Данила не формулировал это словами в сознании – просто наслаждался восхитительным видом.