Сергей Таск - Лук Будды (сборник)

Когда он вернулся со сборов, золотушный от пыли и злой на весь белый свет, жена огорошила его известием – дескать, у нее срок восемь недель. Вероятно, у него сделались такие глаза, что Лиля тотчас все поняла. Больше разговоров на эту тему не было, а в пятницу, придя с работы, он застал ее в постели зареванную, без кровинки в лице. Она еще долго сторонилась его как прокаженного, даже о разводе заговорила. Он занимался самоедством и, проклиная свою мнительность, ходил за Лилей как за малым ребенком. Потом они уехали в Крым, пробезумствовали три недели безвылазно в ветхом сарайчике, где пахло водорослями и креозотом, и все забылось.

Ну ладно, тогда он, положим, свалял дурака, но сейчас, сейчас-то случай был, что называется, летний. Ведь тут одно к одному, вероятность ошибки исключена. Он уже сто раз просчитывал на бумаге, припоминал все подробности их разговоров… сомнений быть не может! Тогда почему он не уходит от Лили? Павел притормозил возле аквариума. Карп, стоя на хвосте, жадно хватал воздух. Жабры у него раздувались, как кузнечные мехи. Павел вздрогнул от неожиданной мысли и еще быстрее зашагал от дивана к окну. Так все-таки почему он от нее не уходит? Потому что оставался один, пускай призрачный шанс. Что если он ошибся? Или не он – врачи ошиблись? Или не врачи – она где-то наврала? Один шанс из ста. Смехотворно мало и пугающе много. И вот он опять подсаживается с крохотным глядельцем к аквариуму и смотрит, смотрит… И снова говорит себе: я должен взять себя в руки, я должен похерить давешние расчеты, я должен начать все с начала. Итак…

Когда Карпу минул год, Лиля решила устроить маленькое семейное торжество. Поскольку масловских своих дружков-приятелей она за это время растеряла, Павел позвал сослуживцев. Пришел Юра с женой, пришел мрачный Бурштейн; с опозданием на час, но зато с роскошными гвоздиками ввалился в дом Вадим-Красавчик. Все «пожимали лапу» имениннику и садились за стол. Карпу задали праздничный корм, и сейчас он лежал на дне, лениво ковыряя песок своим розовым плавилом. За этот год он сильно раздобрел, в движениях его появилась вальяжность и даже некоторая степенность. Павел величал его не иначе как действительным статским советником и, приближаясь с кульком, кланялся в пояс со словами: «Не изволите откушать, ваше превосходительство?» Карп снисходительно ел, игнорируя эти выпады, – Павла он не любил и не считал нужным скрывать свои чувства.

За ужином Павел был рассеян, много пил и слушал вполуха. У них, кипятился Влад, в колледже средней руки… А ты сделай поправку, возражал кто-то… возьмите официальный курс… зато бесплатное медицинское… Уже несколько раз Лиля толкала мужа под столом, чтобы он не наливал себе одну за другой. Павел ловил расползающиеся мысли. И чего языком мелют! Больше платят, меньше… фу, крепкая, зараза… вон кто-то огребает тыщи, а ночью… кто это меня по ноге?., на луну воет.

Владик с Бурштейном сцепились. Бурштейн сидел весь вечер пасмурный и только сметал Лилины салаты. Видно, Красавчик зацепил его, толстобрюхого, потому что он выкатил свои черные иудейские глазища и возбужденно говорил, размахивая вилкой с насаженной на нее картофелиной.

– Достал ты всех своим «платят, не платят», – кипел Бурштейн. – Просто никому ничего не надо. Инициатива, размах! Руками махать – это мы пожалуйста! – Неистовствующий, с всклокоченной бородой и ворованным общепитовским трезубцем в руке, он был похож на Самсона, своей ужасной челюстью повергающего в священный трепет полчища филистимлян. Ольга с Юрой благоразумно отодвинулись на почтительное расстояние. – Нет, – гремел Бурштейн, – у нас, как известно, размах на рубль, удар на копейку. Гора рождает мышь!

– Тише ты, – возмутилась Лиля. – Гляди, Карпа напугал.

Все повернулись к дальнему углу. И правда, Карп заметался по аквариуму, с налету врезаясь в толстые стенки. Лиля пошла его успокаивать. С минуту все молчали, потом Красавчик поднял на Бурштейна васильковые глаза и спросил:

– Отчего же ты не уедешь? С твоей головой ты бы уже возглавлял проектный институт.

Бурштейн, опамятовшись после ударного монолога, лениво гонял соленый огурчик по тарелке.

– Отчего не уеду, спрашиваешь? Из-за шила.

– Какого шила? – не понял Юра.

– Которое в заду.

– Не валяй дурака, Бурштейн, – вмешался Красавчик. – Я ведь серьезно.

– Я тоже. Могу рассказать по этому поводу поучительную историю. Произошла она с отцовским приятелем, которого мы назовем С. Е. Лет пять назад решил он отбыть на «историчку». Уволился без шума, подал документы в ОВИР и давай ждать истечения срока секретности. А чтобы не сидеть сложа руки, устроился временно на завод простым инженером. Через два месяца он уже старший технолог, через четыре – начальник цеха. Вызывает директор нашего С. Е. и говорит: «Иди-ка ты от нас подобру-поздорову и не мути мне воду высокими цифрами». И пошел тот в НИИ вроде нашего. Здесь он тоже развернулся. Вызывают: «Возглавите перспективный отдел, работа сугубо секретная, так что оформляйте допуск». Бур штейн расхохотался.

– А дальше? – спросил Красавчик.

– Дальше наш С. Е. прибегает к моему отцу с глазами на затылке. «Два года, – плачет, – жду. Что ж, все насмарку?» Не помню уже, что присоветовал ему отец, только он и поныне сидит на чемоданах. И не потому, что ему чинят препятствия, а просто – шило в заду.

– Ладно, ребята, – вмешалась Ольга, – пора и честь знать.

Стали подниматься. Павел очнулся и тупо пялился на гостей, потом вдруг тоже потянулся за шубой, споткнулся. Упал.

– Нализался, – брезгливо поморщилась Лиля.

Павел хотел ответить чем-то остроумно-обидным, но язык не слушался его. Когда выкатились на улицу, выяснилось, что он без шапки.

– Ты что, псих? – сказал Бурштейн.

Он отмахнулся, и они впятером пошли ловить такси. Домой Павел возвращался несколько протрезвевшим, хотя в ушах по-прежнему шумело. Он долго тыкал ключом в замочную скважину, а входная дверь оказалась не заперта – кто-то, уходя, сдвинул «собачку». В комнате никого не было – Лиля мыла на кухне посуду. Павел, как был в шубе, подошел к стеклянному кубу, светившемуся под четырьмя лампами голубоватым свечением. Карп спал, зарывшись в песок. Павел постучал ногтем по стенке, но тот даже не пошевелился. Тогда он вернулся к двери и запер ее изнутри.

Он опустился на колени перед диваном, нашарил рукою таз для хозяйственных нужд. Он поставил таз на пол под отводной трубкой, расположенной в миллиметрах от днища, и вытащил клямку, служившую водозапором. Полилась ровная струйка. Карп мгновенно проснулся. Спросонья он ничего не понял, но, увидев своего недоброжелателя, почуял неладное и заметался. Шло время. Павел сидел на полу и взглядом, лишенным всякого выражения, смотрел, как падает уровень воды. Еще три-четыре минуты, и аквариум будет пуст. В голове засел дурацкий вопрос Бурштейна: «Ты что, псих?»

Читать дальше