Елена Ронина - Культурный конфликт (сборник)

– Значит, тебе шубы для меня жалко. Я – актриса, Борис, не забывай, я должна достойно выглядеть, у меня поклонники!

Здесь Ника, как правило, хватала свою любимую холщовую сумку, нахлобучивала на лысую голову привычную тюбетейку и, хлопнув дверью, выбегала из дома.

Постриглась наголо она после очередного родительского скандала. Зачем, объяснить она не смогла ни себе, ни им.

В тот вечер скандал возобновился снова, и посвящен он был уже Нике. Бабушка принимала валидол, мама – театральные позы. И все это из-за гордо вошедшей в квартиру Ники, постриженной под ноль. В принципе реакцией Ника была довольна. Концерт удался на славу. Не все же матери в примах ходить. Она тоже кое-что может!

– Нина, ты не в театре, тебя все равно никто не видит, а мне все равно, – небрежно бросила она в сторону матери. И направилась в свою комнату.

Она давно уже называла мать по имени. Это было принципиально. Как ей казалось, они давно уже перестали быть друг для друга матерью и дочерью. Нике больше нравилось воспринимать их отношения как просто родственные или как между соседями, и даже не очень добрыми.

Мать тут же взяла себя в руки.

– Ну ты же не собираешься так ходить?

– Нин, я уже так хожу. Вот из парикмахерской пришла, сейчас схожу еще в туалет и пойду спать.

– А есть? – невпопад спросила бабушка.

– Есть пойду уже завтра, – и Ника хлопнула дверью своей комнаты.

Тамара Георгиевна и Нина переглянулись. Бабушка тоже была актрисой, хотя и виолончелисткой, но театрально пить валидол у нее получалось здорово.

– Мам, что будем делать? – Нина повернулась к матери.

– А что тут сделаешь? Возраст. Вот что ты Борису скажешь?

– Мама, не начинай, надоело. То один дверью хлопнул, то теперь другая. Вот пусть сам теперь посмотрит, до чего доводят эти его выяснения отношений.

– Нина, ну ты же понимаешь, нет дыма без огня. И ты действительно его давно уже в грош не ставишь, живешь своей жизнью, он – своей.

– Ну не на завод же мне к нему устраиваться!

– Не на завод, – Тамара Георгиевна по привычке начала смахивать ладонью несуществующую пыль со стола. – Вот только я все успевала. И обед у меня для мужа был, и улыбка, и время.

– Ну, это, мама, твое грузинское воспитание. И потом, папа все-таки работал в театре. Хоть как-то мог тебя понять. Да и проследить за тобой тоже.

– Нина, Нина. Виновата я и только я: не так тебя воспитала. А Ника, что, разве она меня слушает? Хотя, знаю, любит, только все наперекор делает. Да это все пройдет, не страшно. Вот только то, что молчит последние дни все время – это плохо. Все в себе. Это очень плохо, – Тамара Георгиевна вздохнула, – или эти ее словечки новые, не поймешь, о чем говорит. Дети, дети…

Ника весь этот разговор слушала из-за своей двери, глядясь в зеркало. Ну и зачем она это сделала? Кому, что хотела доказать? Правда, не сказать, что новая прическа ее как-то обезобразила. Нет. Глаза стали еще больше, выразительнее.

Ника уже перестала расстраиваться из-за своей внешности. Красавицами были бабка, родом из грузинских дворян, да и мать переняла ее гордые черты. Как и осанку. И полнота не могла этого скрыть. В Нике всего этого уже не было. Разве что глаза. Мать по этому поводу не церемонилась:

– Нет, ну в кого ты у нас такая уродилась? Уж точно не в нашу родню. Еще и слуха нет! Ну ничего, может, зато умная будешь, как отец!

Слух у Ники был, только она это скрывала. Она с детства поняла, что на сцене, кроме музыкального дарования, еще нужна выразительная внешность. Как у Нины, например.

– Если даже чувствую, что могу в ноту не попасть, не страшно! Возьму паузу, взлет бровей, взмах руки и царственный взгляд. Все, уже отдышалась. И продолжаем петь.

Где Нике взять этот взлет бровей? Да и руки у нее тонкие, длинные непомерно. Нет, ей на сцену никак. Значит, будет, как отец.

А ведь Борис любил Нину, даже дочь в честь жены назвал. Просто Нине было смешно находиться рядом со своим вторым «я» у себя дома, поэтому придумали Нику. На самом деле, так должны были назвать ребенка: ждали мальчика, и он должен был быть Николаем, Нико на грузинский лад. А родилась девочка, Нина.

Из Ники второго «я» и не получилось. Получилось что-то совсем своеобразное, непонятное: ни в отца, ни в мать. Как же сложно, когда ребенок изначально должен родиться гениальным, а получается обычным. И вот он это постоянное разочарование видит на лицах родителей каждый день. Но вот и они пусть видят свое чадо таким, каким его видеть уж совсем не хочется. А пусть! Так им и надо! А Нике все равно. Она уже привыкла быть другой, не такой, как все. Ходила в широченных штанах, в просторных рубахах с вышивкой. Ко всему этому антуражу теперь прибавится еще и новая прическа. Она открыла шкаф и, вывалив все на пол, нашла в закромах смешную тюбетейку. Напялила ее на лысую голову и довольно улыбнулась. «А вот теперь вы мне все вообще не указ, – ни инженеры, ни певцы, ни дирижеры».

Разочарования не было, было определенное чувство освобождения. Освобождения от родительской власти.

– Ника, может, ты зайдешь в купе? Ты уже целый час так стоишь, – Нина выглянула в открытую дверь.

– Это кому-то мешает?

– Бабушка хочет попить чаю.

– Сейчас я ей принесу.

– А ты? Хочется же попить всем вместе, – Нина старалась запахнуть поплотнее халат на полной груди.

– Нина, нельзя делать все, что только хочется, ты меня сама так всегда учила.

– Боже, – Нина застонала, – ну не придирайся ты к словам! Что за манера не отвечать на вопросы, а демонстрировать свой странный юмор, причем тебе одной понятный. Выражения эти твои странные. Ника, ну есть же русский язык, неужели ты не можешь употреблять простые советские слова.

– Могу: «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!».

– Мама, – Нина схватилась за голову, – ты понимаешь, о чем здесь идет речь? – она повернулась к матери.

– Бабуль, не обращай внимания, – крикнула Ника, обращаясь к бабушке, – Нина сегодня в роли Мими из «Богемы». Сейчас я тебе чаю принесу. Нина, тебе тоже. Иди в купе, береги связки!

– Неси, – устало произнесла мать.

– Нет, ну что я ей сказала, мама? Она вытягивает из меня все жилы. Какая после этого Мими из «Богемы»? Теперь только комиссар из «Оптимистической трагедии» из меня и получится.

– Не волнуйся, Ниночка, она вырастет и поумнеет, а про комиссара не думай. Все равно тебе в военный мундир никогда не влезть, с твоими-то формами.

Тамара Георгиева заняла самую мудрую позицию. Она не воспринимала Никины выпады всерьез. В глубине души она сочувствовала внучке и знала, что это – непростой возраст, и та должна пережить взросление сама. Бабушка будет от нее недалеко. Но что делать, если девочке достались такие родители? Их не переделаешь. Ради чего живут вместе, ради кого? А Ника мучается и все старается как-то их объединить своими дурацкими выходками. Главное, чтобы силенок у нее хватило. Но Тамара верила в силу грузинской крови. Женщины в их роду многое пережили и выстояли, несмотря ни на что. И хоть Нина не замечала в дочери своих черточек, Тамара знала: рано или поздно они проявятся.