Мария Сухотина - За жизнь. Очень короткий метр (сборник)

Каждую ночь, около половины третьего, мы шли к метро и там в круглосутке покупали большой трехцветный пломбир «48 копеек». Каким-то мистическим образом деньги на него находились всегда. С одной стороны брикета была белая ванильная полоса, с другой – розовая земляничная, а посередине – коричневая шоколадная. Я любила ванильный пломбир; Ирка земляничный. Шоколадный любили мы обе. Поэтому, вернувшись в общагу, мы ставили между кроватями маленький самодельный столик, на него – одну большую тарелку, а на тарелку вываливали мороженое белой полосой ко мне, а розовой – к Ирке, и ели каждая со своей стороны, постепенно подбираясь к шоколадной части. Ее мы делили строго поровну, и начинали играть в «расщепление атома». Надо было отколупывать от пломбира малюсенькие кусочки, а когда останется совсем капля, умудриться разделить ее пополам, и остаток тоже, и потом его остаток… Выигрывала та, кому удавалось растянуть поедание дольше. Впрочем, несмотря на все эти ухищрения пломбир все равно исчезал за одно проигрывание Nothing Else Matters или July Morning .

У разных народов разные обряды и поверья. Скажем, где-то верят, что травы, собранные у дороги в дни, когда Луна находится в Рыбах, помогают от сглаза и стригущего лишая. А вот мы верили в пломбир, купленный летней ночью в круглосуточном ларьке у метро. В девятнадцать лет он и правда помогал от всего – начиная с профуканной сессии, и заканчивая несчастной любовью…

Сейчас это почти невозможно себе представить, но великие первооткрыватели – Колумб, Магеллан, Васко да Гама – плавали фактически вслепую, не зная собственных координат. Если широта относительно легко вычислялась при помощи астролябии, то долготу (из-за вращения Земли, зрительно «сдвигающего» звезды) определить было куда сложней. Более того, они не знали даже точного времени на борту судна. У Магеллана на каждом корабле имелось по восемнадцать песочных часов, к которым был специально приставлен матрос: чтобы вовремя их переворачивать. Это позволяло отмерять вахты и следить, сколько времени суда уже находятся в плавании – но и только.

В эпоху колониальной экспансии задача навигаторов формулировалась просто и жестко: кто научится верно определять долготу – тот и хозяин морей. Впервые мысль о том, что долготу можно вычислить, имея точные часы и сравнивая местное время с временем в заданной точке отсчета, высказал в начале XVI в. испанец Санто Крус. Но в ту эпоху создание подобных часов казалось недостижимой мечтой. Мореплаватели скитались наугад (и гибли из-за этого тысячами) еще почти три столетия.

В 1707 г. Британия потеряла целую эскадру вместе с флагманом. Эскадра разбилась жутко и нелепо: налетела на скалы в родных территориальных водах у острова Силли, потому что адмирал сэр Клаудсли Шовелл обсчитался с долготой и принял остров за другую землю. Погибло около двух тысяч человек, сам злосчастный адмирал тоже. Кораблекрушение сразу обросло легендами: якобы сэр Клаудсли за несколько часов до того велел повесить матроса, который втайне сам занимался счислением и предупредил об адмиральской ошибке. То ли матрос просто был местный и признал родные берега. То ли вообще никого не вешали, а только выпороли, но, может, и не пороли. Якобы еще живого адмирала нашли на берегу рыбаки, но добили, позарившись на перстень с изумрудом, который ему подарил друг-капитан, по совместительству британский лорд. Далее везде, вплоть до того, что в полнолуние дух сэра Клаудсли бродит вдоль моря, стучится в рыбачьи хибары, и спрашивает, какой это остров. С флагмана никто не спасся, и вахтенный журнал тоже утонул, поэтому ни подтвердить факты, ни опровергнуть самые дикие версии оказалось невозможно, и народная фантазия перешла в свободный полет.

Но дальнейшее известно неплохо, и даже задокументировано: в 1714 г. британский парламент и адмиралтейство, устав терять корабли, предложили огромную сумму тому, кто найдет надежный способ вычислять долготу. И за дело взялся плотник, он же часовщик-самоучка Джон Харрисон, который сумел понять, что покорителям пространства жизненно необходима власть над временем. Он из дерева (!) умудрился сделать довольно транспортабельные часы беспрецедентной точности, причем непромокаемые и выдерживающие разницу температур при плавании.

При полевых – то есть морских – испытаниях обнаружилось множество неучтенных моментов. Первую модель хронометра, конечно можно было транспортировать, но для этого требовались два-три носильщика. Места в капитанской каюте она тоже занимала многовато. Центробежная сила при разворотах корабля сбивала показания прибора. Харрисон не сдался и дорабатывал хронометр всю жизнь – еще почти шестьдесят лет. Новые модели он представлял с интервалом в 10—15 лет (сравните теперь с циклом обновления каких-нибудь айфонов!). Перепробовал множество технологий, поработал с мастерами, выпускавшими наручные часы. Уменьшил первоначальный громоздкий ящик до размеров обыкновенного советского будильника. Тогда это была прямо-таки нанотехнология. Добился точности, почти сравнимой с нынешним GPS'ом – а это уже была просто фантастика, утопия, абсолютная победа над временем и над эпохой. Параллельно вырастил сына Уильяма, который присоединился к его опытам и проводил морские испытания, когда сам Джон Харрисон одряхлел.

Британский парламент не спешил выдавать обещанную награду: у Харрисона было много влиятельных и знатных конкурентов. Сам капитан Джеймс Кук (которого тогда еще не съели аборигены) прислал в Лондон восторженный отзыв о «морских часах», а комиссия по определению долготы находила все новые и новые поводы для придирок, требовала повторных испытаний, тянула с окончательным решением. Ведь Харрисон был уже глубоким старцем: когда он продемонстрировал пятую, последнюю модель хронометра, ему сровнялось восемьдесят. Поразительно долгая жизнь для того периода! Конкурентам не повезло: мало того, что Харрисон не торопился на кладбище, он еще и добрался до самого короля и потребовал справедливости. Георг III важность морского дела понимал, и прижал парламентариев к ногтю. Так что Харрисон успел прожить несколько лет в богатстве и отписать деньги сыну. Видимо, этому человеку и впрямь удалось приручить время: оно выступило на его стороне.

У моей матери был коллега по фамилии Сандлер. Его историю, сам факт его жизни я напоминаю себе всякий раз, когда начинаю терять веру в людей и в человечность.

Пресловутое «еврейское счастье» выпало Сандлеру буквально с первых дней жизни: он родился в 1941 году где-то под Витебском… Дальнейшее понятно без объяснений: отец его погиб не то 23, не то 24 июня, а еще пару дней спустя до местечка, где оставались они с матерью, дошли немцы. Евреев (то есть практически всех жителей местечка) согнали в спешно выгороженный лагерь, взрослым раздали лопаты, велели вырыть ров, построили всех перед этим рвом и дали по ним несколько автоматных очередей. Мужчины попытались закрыть собой женщин и детей, а немцы торопились и успели выпить по случаю захвата деревни. Поэтому мать Сандлера и он сам – у нее на руках – почти не пострадали, их лишь слегка царапнуло пулями. Но в первом ряду было много убитых и раненых, и они стали падать и утянули за собой в ров всех остальных.