Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

Федька покривился досадливо, со вздохом взял револьвер.

– Где ж их, профессионалов-то, взять Опитые служаки, вроде тебя, – на пенсии. Молодых учить да учигь… – Нюхнул ствол, крутанул барабан. – Ты чо, стрелял из него?

– Два раза, – виновато признался Самохин. – В роще зауральной. По пивным банкам. Поддавали у приятеля одного на даче, ну и не выдержал, похвастался. Я, грю, тайный агент, до сих пор на службе. И при оружии. Дал ему разок стрельнуть. Ну и сам… Да ни хрена никуда не попали!

– Ну-ну, – скептически хмыкнул Федька, пряча револьвер в ящик стола. – А товарищем твоим, ну, на даче-то, небось соседка-блондинка была. Вот ты перед ней хвост-то и распушил!

– Все-то ты знаешь… – потупился Самохин. – А не знаешь ты одного, – становясь серьезным, заявил он вдруг, – что сегодня вечером в областной больнице Щукина, главного конкурента твоего… по делам бизнеса… укокошили!

Федька даже не попытался разыграть удивление, сосредоточенно почмокал кончиком сигары, спросил, раскурив:

– А ты откуда знаешь? Тоже там был?

– Да побойся Бога, Федя, – возмутился Самохин. – Чтоб я… на старости лет да в мокруху ввязался?! Я что, дурной?

– И не такое бывает, – грустно возразил Чкаловский. – Я о случившемся тоже знаю. И поболее тебя.

– Да ну?

– Представь себе, мне даже убийца известен. Вернее, два убийцы. Самое интересное, что ты тоже их знаешь.

– Знаю? – обескураженно изумился Самохин.

– Да. И очень неплохо. Щукина знакомые твои, ну, этот, как его, бывший доктор и второй, беглый солдат, что ли, замочили. Уже и по сводкам УВД прошло.

– Не может быть, – искренне мотнул головой отставной майор. – Они-то в эту историю с какого бока замешаны?

Федька притушил сигару, сказал задумчиво:

– Да я и сам ничего не пойму… Там, говорят, еще третий был… Теперь на него вся надежда…

– А… Новокрещенов? Его что, взяли?

– Скажем так… Только добиться от него ни слова нельзя.

– Молчит? Не колется?

– И не расколется, – пригасив невольное торжество в голосе, заявил Федька. – Мне только что перед твоим приходом звонили. Убит он.

– Убит?!

– Мертвее мертвого. Его адресок опера из местного РОВД вычислили. Уж как исхитрились так быстро – не знаю. Нагрянули на хату – а он там мертвый. С ножом в сердце. Пока повязали соседа его, чучмека-беженца. Но главный подозреваемый – сожитель Новокрещенова некто Жмыхов. Версия следствия – они Щукина грохнули по чьему-то заказу, а потом поссорились. Деньги не поделили или на почве гомосексуальных отношений… Теперь его ищут.

– Вот даже как… – удрученно протянул Самохин. – Тебе, значит, мало показалось следы замести, так ты еще исполнителей после смерти дерьмом обмазал. – И пристально посмотрел Федьке в глаза: – Зря ты так-то. Не по-людски.

– А я чо?! – возмутился, не выдержав этого взгляда, тот. – Ты чо, на меня-то? Ишь, зенки ментовские выкатил. Пригаси шнифты-то, пригаси. Да и ваще пошел ты, будешь еще мне в моем дому нотации читать!

– Тебе, Федя, не нотации читать, – серьезно промолвил Самохин, – тебе за это башку оторвать надо. По любым понятиям – и нашим, ментовским, и вашим, блатным, и Божеским…

– Да я тебя! – вскочил Федька.

Но отставной майор приказал властно:

– Сидеть! – А потом разъяснил вкрадчиво: – Я тебе, Федя, не про Новокрещенова сейчас толкую. Он мужик взрослый, сам свою дорожку выбрал. Ты, небось, неплохо ему заплатил, так что у того глазенки-то и разгорелись… Я тебе, Федя, пацанчика не прощу. Солдатика. Тебя ж по-человечески помочь попросили. А ты игру завел. Сдал пацанчика. А он, между прочим, Родину защищал. Несмотря на то, что она такими, как ты, гнидами усыпана.

– Достал ты меня этим пацаном, – в сердцах бухнул по столу пухлым кулачком Федька. – Их за эту войну да за прошлую тысяч десять уже наваляли – и ничего! Никому дела нет! До сих пор в рефрижераторах замороженные трупы лежат. А ты взъелся из-за одного. Ну, отслужит он, отвоюет или из плена вернется, и – что? На биржу труда? На иглу? Их даже преступные сообщества в свои ряды не берут, они ж отмороженные на всю голову, а потому никому и не нужны! Уж так и бы сказал, что тебе мамаша его приглянулась. Нашел, дурак, из-за кого со мной ссориться!

Самохин слушал скорбно, дымил «Примой», потом глянул украдкой на часы, промолвил, как бы сам с собой разговаривая:

– Нет, все-таки сидит внутри вас, уголовников, дефект какой-то. На генетическом уровне. Вроде дальтонизма душевного…

Видя, что гость успокаивается, Федька взял себя в руки, сказал, перехватывая инициативу:

– А я ведь знаю, кто третий в убийстве Щукина участвовал. И, ежели что…

– Ну и знай, – равнодушно пожал плечами Самохин. – Ты мне лучше вот что скажи. Ну, положим, зэка-чеченца ты через Новокрещенова в заложники взял, чтобы соплеменников его к сотрудничеству принудить. А вот зачем ты на меня лепилу из «Исцеления» натравил – ума не приложу. Денег у меня больших нет, чтоб доить-то, от несуществующего рака спасая. В чем тогда смысл этого наезда?

Федька ухмыльнулся, сказал с обезоруживающей откровенностью:

– А чтобы ты за деньгами прибег. А то живешь, праведный такой, гордый, ни от кого не зависишь…

– А-а… – понимающе протянул отставной майор. – А я ведь и вправду чуть к тебе на поклон не пришел. За деньгами на курс лечения. Да история с пленным пареньком, слава богу, помешала…

Федька слушал, щерился фарфоровой улыбкой, а потом отрезал:

– Бога-то погодь благодарить. С «Исцелением» сорвалось, ладно. Но ты на мой крючок все равно попался. Ты третьим убийцей Щукина был. И теперь, кроме меня, тебя никто не спасет.

– Да уж… губы раскатал, – презрительно усмехнулся Самохин.

– Нич-чо… мент Месячишко-другой под следствием попаришься, в общей-то камере, с уголовниками да психами, так после в ногах у меня будешь валяться. И, если хорошо попросишь, я, может быть, деньжат тебе на хорошего адвоката подкину.

– Адвокат, Федя, скоро тебе понадобится, – торжествуя, заявил Самохин, услышав, как за окнами коттеджа, взвизгнув тормозами, остановились автомобили – два или три, не меньше.

– С какого это рожна? – косясь в окно, насторожился Федька.

– А потому… – Самохин встал с уничижительного кресла, независимо закурил, задымил «Примой», пустив клуб едкого дыма в настоянное ароматом дорогих сигар, коньяка пространство изысканно обставленного кабинета. – Потому, Федя, что третьим убийцей Щукина был ты.

– Ты чего мелешь? – побагровел Федька. – Ты на что намекаешь?!

– Потом поймешь, – резко осек его Самохин и принялся прохаживаться, утопая по щиколотку в ковровом ворсе, заложив руки за спину и независимо вздернув подбородок с зажатой в зубах сигаретой.

Грохнула железная калитка – будто колокол ударил в ночи, и сразу же весь дом наполнился топотом, треском вышибленных дверей и сокрушаемой мебели. Федька вскочил, схватился за трубку, ткнул пальцем в телефон, хотел позвонить, но в кабинет уже вломился огромный боец в серо-синем милицейском камуфляже, в черной маске, рявкнул, поведя стволом автомата: