Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

– Постараюсь, – кивнул Самохин сосредоточенно. Зазвонил телефон, подполковник снял трубку.

– Разрешите идти? – спросил Самохин. Начальник изолятора кивнул и принялся кричать в телефон:

– Вы когда должны были их этапировать?! Сколько?! Вы с ума сошли! Куда я шестьдесят человек расселю?!

Майор вышел из кабинета и, не зная, где будет проводиться развод, пошел на шум голосов и смех, доносившиеся из конца коридора. Открыв дверь с черной табличкой, на которой траурными золочеными буквами было написано «Красный уголок», Самохин оказался в небольшом зальчике, густо заставленном рядами потертых стульев, с низкой площадкой сцены перед ними, трибуной и нелепо смотрящимся здесь исцарапанным пианино.

Майор чувствовал себя отчужденным пока от собравшихся на развод сотрудников и, кивнув на всякий случай всем сразу, отошел в сторону, держась особняком. А чтобы это не слишком бросалось в глаза, принялся изучать развешанные по стенам плакаты и стенды. Среди них оказались занятные, совсем древние, виденные Самохиным еще на заре службы. На одном из выцветших плакатов изображались солдат и матрос, увлеченно беседующие за столиком в купе поезда и не замечающие, что с верхней полки к их разговору, не иначе как секретному, прислушивается гнусная рожа. Сценку эту венчала назидательная подпись: «Болтун – находка для шпиона».

Внимание Самохина привлек стенд. К фанерному щиту были прикреплены зловещего вида самодельные ножи, заточенные черенки ложек, электроды, обрезки арматуры. Крупные буквы заголовка недвусмысленно предупреждали: «Контролер! Все это изъято из камер и было приготовлено для покушения на твою жизнь!»

…Самохин вздрогнул от грохота отодвигаемых стульев. Задумавшись, он пропустил окончание политинформации и теперь растерянно смотрел, как торопливо расходятся сотрудники по рабочим местам.

– Товарищ майор! Самохин! – окликнули его, и, оглянувшись, он увидел, что зовет его замполит Барыбин. – Виктор Иванович, заместитель начальника по политико-воспитательной работе, по совместительству – секретарь местной партийной организации, – протянул он вялую руку. – Вы член КПСС?

Самохин отрицательно мотнул головой.

– Как же так вышло? – искренне изумился Барыбин.

– Да так… Особо не звали, а я и не напрашивался, – неохотно пояснил майор.

Барыбин искоса, со значением оглядел новичка и поджал губы обиженно:

– Так вот и живем, на трудности не напрашиваемся, а страна катится неведомо куда при нашем равнодушии…

– Угу… – хмуро согласился Самохин. Он терпеть не мог таких, якобы «партийных» пронзительных взглядов – из-под прикрытых скорбно век, все понимающих и оценивающих с недостижимых для непосвященных высот идейных позиций. По этому взгляду, перенятому замполитом не иначе как у большого начальника, отрепетированному затем перед зеркалом, по движениям – порывистым, целеустремленным – Самохин заподозрил в Барыбине бездельника и болтуна. И уже обреченно вздохнул, добавив – И вообще, товарищ парторг, коммунист – это, знаете ли, ум, честь и совесть нашей эпохи. А я… С честью и совестью у нас, тюремщиков, нелады вечные, по части ума тоже…

– Не отдельно взятый коммунист – честь, ум и совесть эпохи, а вся партия в целом! – строго поправил его замполит. – И мы, рядовые коммунисты, стремимся стать ее достойными членами!

– А-а… – виновато протянул Самохин, – насчет членов я не сообразил как-то. У нас, в провинциальных подразделениях, где мне служить доводилось, политподготовка, между нами говоря, здорово хромает. У вас это дело, вижу, на высоте. Так что подтянусь…

Уловив издевку, Барыбин опять прищурился пронзительно, но майор смотрел на него простодушно, словно прямо сейчас готов был начинать «подтягиваться», и замполит, пожав плечами, – черт его знает, этого новичка, скорее всего и впрямь недалекий, простоватый майор из глухой провинции, – перевел разговор на другое:

– Подполковник Сергеев поручил мне по заведенной у нас традиции показать вам следственный изолятор, познакомить с людьми, условиями службы. Для начала зайдем в отдел режима и охраны. Здесь, в штабе, вам выдадут ключ. Без него вы в изоляторе шагу не сделаете. Замки все однотипные, ключ универсальный, ко всем подходит…

– Здорово! – восхитился Самохин и, поймав на себе недоуменный взгляд замполита, пояснил туманно, рискуя навсегда остаться в его глазах полным придурком: – Здорово, говорю, когда чик-чик – и всех одним ключиком!

– Удобно, – согласился Барыбин, видимо сделав окончательный вывод в отношении новичка, и потому разоткровенничался: – Я, когда из кадрового аппарата УВД на повышение сюда перешел, за день так с ключом намаялся, что даже дома дверь в туалет пытался им открывать. Ха-ха!

– Х-ха! – подхихикнул ему Самохин, думая между тем, что с учетом задания генерала дураков из числа руководства изолятора тоже следует держать до поры под подозрением…

Бывший кабинет Сергеева, пожертвованный им режимникам, еще хранил следы начальственной роскоши, о чем напоминали деревянные панели по стенам, импортный, тисненый цветочками линолеум и непременный выполненный из шпона мозаичный портрет Дзержинского под украшенным лепниной потолком. Впрочем, теперь кабинет был заставлен старой колченогой мебелью, громоздкими, выкрашенными коричневой половой краской сейфами и тремя железными, с налетом ржавчины кроватями, застланными колючими солдатскими одеялами. В углу комнаты высилась груда противогазов, рядом стоял фанерный ящик, доверху наполненный наручниками. Возле него на корточках сидел веселый капитан-«Бармалей» с пышными буденовскими усами. Он гремел наручниками, извлекая их поочередно из груды и швыряя обратно.

– Старший инспектор отдела режима и охраны капитан Федорин, – представил его замполит, – сейчас исполняет обязанности зама по режиму. Вместо майора Рубцова, который находится в очередном отпуске. Как дела, товарищ Федорин?

Вблизи капитан, несмотря на устрашающие усы, оказался довольно молодым человеком.

– Вы посмотрите, какую дрянь для тюрьмы выпускают, – не здороваясь, возмущенно выпалил он, поднимаясь и протягивая Самохину пару браслетов, позванивающих жалобно и виновато. – Зэки их рвут как нитки! А иной раз наоборот – открыть невозможно, ножовкой по металлу распиливать приходится. В прошлый раз хохма была. Одного жулика закоцали и в карцер сунули. Браслеты затянули на совесть, зэк аж в штаны наложил. Ну, ручонки-то через полчаса и посинели. Стали снимать – ни в какую! Один ключ попробовали, другой – ни фига! Зэк визжит уже. Я слесаря из хозобслуги вызвал, тот давай пилить. Елозит по металлу, а дело это долгое. Я и пошутил. Мол, время упустили, застой крови, давай доктора, пусть руки поотрубает на хрен ради спасения жизни. Зэк – в слезы, спасите, кричит, граждане начальники, я, кричит, теперь ни одного чужого кармана не коснусь! Он вором-карманником оказался. Умора! – Маленький капитан захохотал искренне, до икоты, хлопая себя по толстым бокам и приседая.