Александр Филиппов - День козла

– Может, товарищу, который президента охраняет, коньячку налить? Настоящего, армянского!

– Откуда ты меня знаешь? – неприятно удивился Коновалов.

– По телевизору видел, – обезоруживающе растянул губы в улыбке Ваха, блеснув влажно зубами. – Рядом с президентом. Все на него смотрели, только ты – в сторону. Сразу видно – телохранитель!

– Наблюдательный, – криво усмехнулся полковник.

– Очень наблюдательный, – согласился, скаля зубы, Ваха. – А еще я наблюдаю, товарищ начальник, что ты нехорошо на меня смотришь. Падазрытельно! Кавказец – значит, террорист, боевик, да-а?!

– Ладно, Вaxa, – миролюбиво поднял руки Гаврилов. – Никто ни в чем тебя не подозревает,

– А почему нэ подозревает? – вроде обиделся даже шашлычник. – Нада падазрэвать! И твоему прэзэденту на Кавказ ехать не нада. Секим башка сдэлают! А ты – военный, – обращаясь к Коновалову, заявил Ваха. – Я понимаю. Приказ, тудым-судым… Ты не виноват. Так что кушай. И Сашку корми. Он – Герой, солдат. Тоже нэ виноват. Дэнги нэ нада. Угащаю.

Сказав так, Ваха удалился с гордо вскинутой головой, а Коновалов, двигая ближе к себе тарелку с шашлыком, заметил:

– Борзые они тут у вас. Никакого уважения к титульной нации.

Гаврилов не ответил, стал потчевать Сашку:

– Ты ешь, герой. Попадешь на нары – тебя там шашлыками кормить не будут. Разве только из собачатины.

– Собак мы в Чечне ели, – заявил, будто проснувшись, Сашка. – Под Гудермесом. Сухпай не подвезли, три дня на подножном корму. А там собаки здоровые, как телята… Ну, подстрелишь одну, шкуру сдерешь – и на костер. Мировая еда!

– Может, и этот баран еще вчера гавкал? – задумчиво глядя на кусок мяса, предположил полковник.

В кармане кителя Гаврилова резко заверещал звонок мобильного телефона.

– Вот зараза, – в сердцах заявил подполковник. – Не привыкну никак к этой штуке. Везде достанут…

– А зачем носишь? Оставь в кабинете – пусть там жужжит, – предложил Коновалов.

– Казенный, – с неприязнью глядя на телефон, пояснил Гаврилов. – Мне его по случаю вашего визита выдали. Рации-то у нас сам знаешь какие – один хрип и треск, ничерта не поймешь! – он, дальнозорко отставив трубку, нерешительно ткнул указательным пальцем какую-то кнопочку, с опаской поднес к уху. – Слушаю!

Потом, кивнув хмуро невидимому собеседнику, бережно спрятал мобильник в карман, сказал озабоченно.

– Быстро доедаем, ребята, и в машину.

– Что случилось? – насторожился Коновалов.

– Ты ешь, ешь… У нас, понимаешь, труп на улице. В трех кварталах отсюда. С огнестрельным ранением… Да ты жуй, а то неизвестно, когда теперь ужинать придется… Убитый опознан. Учитель местной школы Вениамин Георгиевич Воскресенский. Застрелен пятнадцать минут назад, в центре города. Свидетелей – десяток, но выстрела никто не слышал. И убийцу не видел. Шел человек в магазин и вдруг упал с пулей в сердце.

– Снайпер?! – изумился полковник. Гаврилов пожал плечами в растерянности:

– Похоже на то…

– Поехали, – отодвинув тарелку, вскочил Коновалов. Гаврилов тоже встал, кивнул на безмятежно поглощавшего шашлык Сашку.

– Парень-то в это время с нами был…

– Ладно, оставь его здесь, – махнул рукой полковник. – Понадобится – найдем.

Площадь, где до сих пор лежал труп сраженного пулей учителя, являлась как бы центром городка. Узкие улочки, на которых встречные автомобили едва могли разминуться, сливались здесь в широкий проспект. По его сторонам располагались здания муниципалитета, бывшего сельхозуправления, ставшего теперь филиалом Сбербанка, прокуратура, милиция, суд, кинотеатр «Серебряное копытце», пестрящий ныне множеством вывесок и превратившийся неизвестно во что. Дом колхозника и ряд одноэтажных, не чета столичным супермаркетам, магазинчиков, пользовавшихся, тем не менее, вниманием покупателей. А надзирал за кипящей на пятачке маленького городка жизнью строгий Ильич, и пулеметы его постамента-броневичка грозно выцеливали расплодившихся неимоверно в последние годы местных буржуев.

Перед одним из приземистых кое-где сохранивших еще кованные купеческие ставни магазинчиков толпилось два десятка зевак, мигали заполошно проблесковыми маячками машины «скорой помощи» и бело-синие милицейские «Жигули». Подъехавшие на патрульном «Уазике» Гаврилов и Коновалов пробрались к телу, решительно раздвигая толпу.

Худой, довольно пожилой мужчина в сильно поношенном сером костюме лежал на спине, запрокинув голову, и на белой рубашке его, видневшейся из-под распахнутого пиджака, прямо по нагрудному карману расплылось подсохшее пятно крови.

– Стреляли в спину, – доложил Гаврилову эксперт-криминалист, стягивая с рук резиновые перчатки. – Сквозное пулевое ранение. Смерть наступила мгновенно. Остальное будет известно после вскрытия.

Словоохотливая бабка с азартом рассказывала молодому прокурору свою версию происшествия.

– Я, сынок, аккурат в магазине была. Купила, значит, пакет молока, пачку соли, спичек три коробки… Да еще вермишели полкило…

– Ближе к делу, мамаша, – черкая что-то в блокноте, поморщился прокурор.

– Я и говорю – ближе некуда. Я-то вот так стою, возле двери, а по ту сторону – он… Ты не сбивай меня, а то все перепутаю! – заявила она в сердцах, а затем продолжила на свой лад. – Значит, вермишели полкило… рассчиталась в кассе, конешно – шашнадцать рублей как корова языком слизнула… А че купила-то? Не иначе, сынок, у них в магазине гири подпилены, – перешла она на заговорческий шепот. – Ты глянь на вермишель-то! Разе ж здесь полкило? – наткнувшись на яростное молчание следователя, зачастила вновь. – Во-от… Выхожу из магазина – а навстречу мне он, сердешный. Как кто? Да вот энтот, который лежит. Я-то с энтой стороны двери, а он с той. Мне-то скрозь стекло все видать. Идет, значит, он по ступенькам, быстро так… молодой ведь ишшо, чо ж ему не ходить? Состарился бы – заковылял, небось… Да. А потом его будто толканул кто сзади. И он прямо о стекло обличьем-то – бац! Ну, думаю, выбьет! Ан нет! Выпрямился, за сердце схватился, вот так… Подержи! – бабка сунула растерянному прокурору полиэтиленовый пакет с покупками, и картинно прижала руки к груди, закатила глаза. – Схватился, значит, и упал, как подкошенный. И душа из него – вон!

– А вы не обратили внимание, – задал, наконец, вопрос словоохотливой бабке приплясывающий от нетерпения прокурор, – на улице рядом с убитым был кто-нибудь? Стоял поблизости или рядом проходил?

– Обратила, сынок, обратила, – с готовностью закивала бабка. – Врать не буду – не было никого. Ни вблизи, ни вдали.

– Машина какая-нибудь мимо не проезжала?

– Не-е, – решительно мотнула головой старушка. – Этих машин, зараз, развелось стока – улицу не перейдешь, враз давят! Особливо нас, пенсионеров. Я думаю, это специально делается, – опять понизила голос она, – штоб мы, значит, государство не объедали! А тут, как на грех, ни одной машины. Пустая площадь была – хоть шаром покати!