Александр Малашкин - Глас Времени

– Драгоценные восемь минут, после которых – вечная разлука, – произносит он шепотом.

Он берет её за руку и ведет на кухню.

– Всё случилось сегодня утром, перед самым концом дежурства. – Лотар усаживает жену на стул, а сам становится возле окна. – Произошло то, что ты можешь окрестить нонсенсом. Еще недавно я бы сам посчитал галлюцинирующим придурком того, кто рассказал бы такое. Я очутился в другом времени. Как, что и почему – рассказывать не имеет смысла. Просто поверь. Я отправился в другое время, в очень страшное время для истории нашей страны. Я видел такое… да что там, ты сама знаешь, как жила Германия в прошлом веке. Не важно. С самой первой минуты, как я туда попал, я стремился вернуться обратно. Вот только не получалось. Я потерял счет времени. Шли дни, бесконечные дни, каждый из которых по-своему проверял меня на прочность. Ох… трудно пришлось, я даже… даже… умирал. Потом меня вернули к жизни люди из будущего.

Эмма зачем-то встает со стула и подходит к Лотару. Ее пальцы пылко расстегивают пуговицы его рубашки.

– Что ты делаешь? – трепещет он. – Ты уверена, что хочешь этого?

– Сними рубашку! Сними! – Лотар видит её в удивительной фазе истерии, в которой еще не видел никогда. Её спокойные движения и привычная мимика просто не сочетаются с гневом, исходящим от глаз.

– Эмма, я все понимаю, но может…

– Снимай! – она залепляет ему пощечину.

Лотара настигает оторопь.

– Да, пожалуйста! – Он рывком разрывает оставшиеся пуговицы и скидывает с себя рубашку.

Эмма отходит на несколько шагов и, прислонив ладони к щекам, затихает. Из особых примет, если не считать шрама от аппендицита, на теле Лотара есть две маленькие родинки, которые расположены почти симметрично по двум половинам груди.

Он кивает, взглядом произнося: ну, а я что говорил?

Её эмоции рвутся наружу, она смеется и плачет и целует. Лотар разворачивает её к подоконнику и хватает за бедра. Порыв ветра распахивает форточку, в квартиру врываются запахи летних деревьев вперемешку с теплыми каплями начавшегося дождя. С подоконника на пол падает и вдребезги разбивается цветочный горшок. Эмма прикусывает нижнюю губу и закатывает глаза. Его губы ласкают ее шею. На вершине страстей в дверь раздается стук, вначале слабый, даже опасливый, затем настойчивый и угрожающий. Телефон разрывается в третьем звонке.

– Мне… пора, – слетает с губ Лотара безотрадная фраза.

Вцепившись пальцами в широкий ремень, она не отпускает его.

– Я пойду с тобой! Ты мой настоящий… я это знаю… он не тот… он… он пустышка!

– Исключено! Я испортил свою жизнь, но не позволю тебе испортить свою.

– Что же мне делать? – Эмма падает ему на грудь.

– Ждать! Однажды я вернусь за тобой и за сыном.

– Обещаешь? – она поднимает мокрые глаза, полные надежды.

– Клянусь. Только жди, помни и не теряй веры. Я приду. Обязательно приду.

Он распахивает окно, взбирается на подоконник, в прощальном жесте оборачивается, оставляя на ее щеке горячий поцелуй. А через секунду бежит по сырой траве, сдержанными возгласами торопя Макса, чтобы тот заводил мотор.

На Ландсхут обрушивается шумный ливень. По мокрому асфальту на желтые огни светофоров машина уносится в ночь.

Он только что вернулся, устал и не помнит себя. Гретта встретила его, обняла и повлекла на кухню, где на плите томилось свежее овощное рагу. Но он отмахнулся и как робот поплелся в спальню, где у него даже не хватило сил раздеться. Жена стянула с него верхнюю одежду и накрыла прохладным одеялом. В маленькой голубой спальне вскоре послышался тихий храп. Гретта решила дать ему выспаться, мягко закрыла дверь и ушла из квартиры. Когда вернулась, муж, свежий и бодрый, сидел за письменным столом, заполняя свой любимый дневник, который вел с 1939 года.

«Это невероятно! Я вышел на контакт (много восклицательных знаков). Пытались многие, но получилось только у меня. Произошло это странным образом: в меня вселился разум одного из Них и стал управлять моим телом.

При этом я наблюдал за собой как бы со стороны. Было страшно, но (нецензурное слово) интересно. То, что я видел свое тело и все события со стороны, это еще ерунда – я видел Его!!! Самого «оператора», если его можно так назвать. Он залез в мой мозг, но и я залез в его душу. Он знал, что я его вижу, и не препятствовал этому. Я заглянул в Их природу, познал Их сущность… но главное, я узнал… и это жутко: они не наши предки… они к нам вообще никак не причастны. Они прибыли на землю тысячелетия назад. Тогда Антарктида еще не была покрыта льдом. Я все это видел!!! Он пустил меня в свои воспоминания. Причем, в самые интимные. Оказывается, они помнят свою планету, они любят её, как, наверное, человек свою любить не умеет. Это что-то сильное, неописуемо сильное. Я побоялся заглядывать глубже. И, наверное, сделал это не зря.

Мне не забыть тот сырой октябрь 1939-го, тот отплывающий корабль, когда я впервые почувствовал свою значимость перед Историей. Не забыть, ибо теперь я окончательно понял свое предназначение: быть связным между двумя цивилизациями»

Гретта подходит и нежно обнимает его за плечи. Хорст откладывает карандаш и медленно откидывается назад.

– Ты был очень уставший, когда пришел. Неужели тебе хватило несколько часов, чтобы выспаться?

– Не совсем. Я по-прежнему хочу спать. Просто мне сейчас необходимо заполнить дневник, пока из головы не выпали какие-нибудь важные детали. Но, если честно, разбудило меня чувство голода. Я не знаю, что ты приготовила к моему приходу, но в доме пахло очень вкусно.

Она целует его в щеку.

– Сейчас подогрею.

Тишина длится минуту. Гретта не спешит отпустить Хорста и не торопится на кухню.

– Расскажи! – наконец просит она. Взгляд застенчиво пробегает по написанным строчкам. Хорст позволяет ей читать свои записи, даже иногда просит перепечатать текст на машинке.

– Сегодня я был в Германии! С высоты наблюдал, во что её превратили бомбардировки союзников. Плачевное зрелище. Мы пролетали над Дрезденом, от него ничего не осталось. Бедные люди, как муравьи на сожжённом муравейнике, до сих пор копошатся по его руинам. Берлин, как мне показалось, пострадал меньше, но это только показалось – на самом деле, у редкого дома осталась крыша.

– Вам удалось спасти фюрера? – с дрожью в голосе спрашивает она.

– И фюрера, и его жену… несколько дней назад он женился на Еве Браун, – поясняет Хорст, чувствуя на себе удивленный взгляд. – Даже семейство Геббельсов теперь здесь. Правда, они пока далеко отсюда, на полуострове. Помнишь, я рассказывал тебе про станцию имени Мартина Бормана?