Александр Малашкин - Глас Времени

В темноте он нащупывает медицинскую сумку и роется в ней.

– Пожалуйста, быстрее! – стонет Лабберт. Пуля проникла ему в бедро. Он на грани болевого шока.

– Сейчас-сейчас… Темно ведь. – Борман достает из своего кармана спички и, взволнованно пробежав взглядом по очертаниям ночного леса, зажигает огонь.

– Ага. – В сумке, среди прочего, обнаруживается плоская картонная коробка с логотипом байеровского креста, над которым большими печатными буквами написано: «Heroin». Борман извлекает одну большую таблетку и подает Лабберту. – Это надо жевать, – поясняет он. – Но погоди, сперва аспирин.

В другой руке Борман протягивает две таблетки аспирина.

– Воды бы, – вздыхает Лабберт.

Борман ползет к другому трупу, на сей раз бойца антарктического спецназа. У него единственного на поясе фляга и рюкзак с рационом.

Лабберт запивает таблетки водой и разжевывает героин.

– Лучше не глотай, – предупреждает Борман. – Размажь по деснам, а часть положи под язык.

Лабберт укладывает голову на прошлогодние засохшие листья, среди которых пробивается молодая трава. Между верхушек деревьев виднеются звезды. Ветер гонит легкие полупрозрачные хлопья облаков. Вот оно какое, небо мая 1945-го. Высокое, по-летнему теплое и бесследно ускользающее.

– Легче? – осведомляется Борман.

– По крайней мере, боль не взрывает больше мне мозг, – отвечает Лабберт.

– Нужно уходить, осталось немного. Идти сможешь?

– Если только с костылем. – Ночь скрывает хмурую улыбку на его губах.

Невдалеке ломаются ветки. Борман хватает автомат, передергивает затвор и наставляет дуло в темноту.

– Не стреляйте, это я! – неизвестный обозначает себя голосом на немецком языке.

Борман наводит автомат на звук.

– Опусти оружие! – Лабберт приподнимается на оба локтя. – Это наш, из спецгруппы.

– Опускаю оружие! – отзывается Борман. Из-за деревьев тотчас появляется парень.

– Всех наших перебили, – заявляет он.

– А ты, значит, жив? – язвит Борман.

Парень снимает каску и бросает Мартину под ноги.

– Два попадания. И два сюда, – показывает на грудь. – Просто броня хорошая. Но ребятам это не помогло: двое подорвались на гранате, остальных пули настигли в незащищенные места. Командир там, он истекает кровью, но жив.

– Кто на нас напал?

– Англичане. Или нет, американцы. Я слышал английскую речь, когда они отступали.

– Еще бы, американцев здесь полно, – вздыхает Борман. – Мы в западных лесах. – Он подходит к Лабберту и подзывает парня: – Он ранен в ногу, берем его под руки. Извини, друг, но твоего командира придется бросить, нужно спешить к транспорту.

Боец кивает и помогает поднять Лабберта. Между тем, он твердо знает, что не оставит своего командира и, как только Лабберт и Борман окажутся на корабле, возвратится в лес.

Им удается пройти несколько метров, как вдруг впереди, на небольшом удалении загорается странный свет. Его можно спутать со светом прожектора, который подвесили и направили вниз. На уши начинает давить тяжелый звук. Во тьме становятся различимы черты дискообразного летательного аппарата.

– Что они делают? – Борман выскакивает из-под плеча раненного и ускоренным шагом движется вперед. – Кто разрешил улетать?!!

Словно поддразнивая, тарелка медленно поднимается.

– Стоять!!! Вниз!!! – взрывается Борман, задрав голову. Он нацеливает автомат, но лишь в знак угрозы: на борту фюрер.

В одно мгновение объект прекращает испускать свет и издавать звук. Над головою облака и звезды, под ногами шум молодой листвы.

– Они улетели, – в ужасе оборачивается Борман, бессильно роняя автомат. – Бросили нас!

– Объясните мне еще раз, чтобы я, наконец, составил для себя ясную картину. – Гитлер сидит на кушетке и трогает свое лицо руками. Йозеф Геббельс сидит напротив, рядом с ним лежит полушубок. Они находятся в светлом помещении, которое работники станции используют как больничный стационар.

Геббельс во второй раз, медленно и в деталях, пересказывает Гитлеру всё, что происходило после того, как его усыпили.

– Вот как вы относитесь к моим приказам! – укоризненно произносит Гитлер, вонзая в собеседника красные глаза. От ужаса у Геббельса холодеет спина.

– Но… – пытается объяснить он. Однако Гитлер сразу обрывает попытки пустых оправданий.

– Не нужно, доктор. Я всё понимаю. – Фюрер встает с кровати и медленно идет к окну. Лицо его озаряется солнечным светом. За окном – прекрасная панорама заснеженных утесов, тянущихся вдоль линии горизонта. Чуть ближе, в паре десятков метров от окон здания раскинулась безмятежная гладь озера-залива. Несколько правее в озеро втыкается деревянная пристань с тремя пришвартованными яхтами. – Может быть, это и хорошо, – тихо произносит Гитлер. – Но я одного понять не в состоянии: почему наши антарктические друзья так дурно обошлись с моим верным коллегой Борманом и рейхскомиссаром Лаббертом?

Геббельс трет свой сломанный нос. Гитлер замечает это движение в отражении стекла.

– Я с них потребую за это ответ, – тихо грозит фюрер, переводя взгляд на туманные утесы. – Теперь меня интересует, почему нас высадили здесь, на полуострове, в то время как основные наши базы находятся глубоко в континенте? Как, по их мнению, я должен туда добираться? У нас есть какие-либо пути, ведущие отсюда к тем базам?

– Насколько я знаю, пока таких путей нет. Здесь мне подсказали, что ближайшая база находится в двух тысячах километрах к югу-востоку. Сами понимаете, топографических карт в угоду секретности печатать никто не решается, поэтому полярники обходятся весьма условными схемами и устными объяснениями. А почему они высадили нас здесь, практически в самой северной части антарктического полуострова, в условиях относительно теплого климата, объясняют просто: они считают, что нам нужно немного отдохнуть. Как сказал на прощание тот человек, который меня ударил: «фюреру лучше какое-то время пожить под солнцем и подышать свежим воздухом. Я видел, в каких условиях ему приходилось жить в последнее время. Ему следует набраться сил, прежде чем спускаться под лед». И я, – дополняет Геббельс, – с ним полностью согласен. За окном сейчас плюс пять градусов по Цельсию, безупречный воздух, возможность плавать на яхтах, а самое главное, у нас с вами есть два больших кабинета, где мы можем работать – великолепные условия.

– Что с охраной?

– Зачем нам охрана? Кто сюда сунется? В ближайшие годы она нам не понадобится: миру есть чем заняться, ему будет не до нас. Все займутся празднованием победы, переделом Европы, торговлей. Я готов поклясться, что это место еще долго будет самым тихим на Земле. Оно идеально подходит, чтобы начать новую жизнь.