Александр Солин - Неон, она и не он

На следующий день она захватила врасплох удивленную Светку и попросила зайти, пообещав объясниться при встрече. Светка явилась, и она, как на духу выложила ей курортную историю их общей знакомой по имени Наташа Ростовцева, на которую смотрела теперь со стороны вместе со Светкой с жалостью и изумлением. Светка непривычно серьезно выслушала ее, обняла, и, гладя по голове, сказала с необычайным сочувствием:

– Бедная ты моя, бедная! За что же тебе такое наказание!

– Светка, мне страшно! Я думала, что ОН меня отпустил, а ОН не отпускает! – бормотала Наташа у нее на плече.

– Но ты же не изменила жениху!

– Нет, но могла! Ты понимаешь – могла, и это ужасно! Ведь я совершенно потеряла голову! – воскликнула она, всколыхнув тошнотворную, свежую память о своем позоре, не желая, между прочим, замечать, что измена, кончаясь на плахе, начинается в голове. Верна, но не безгрешна, ибо прелюбодействовала с американцем в мыслях своих – следовало ей сказать.

Светка оторвала ее от себя и, глядя ей в глаза, истово посоветовала:

– Тебе обязательно надо съездить к НЕМУ на могилу и помолиться в местной церкви!

Наташа неожиданно воодушевилась:

– Да, да, ты права, завтра же поеду!

Разговор не мог не коснуться жениха, и Светка его пожалела – мол, каково ему теперь. Наташа никак не откликнулась.

– Конечно, он обижен! – подобрала губы Светка. – Мой на его месте меня бы просто убил!

Наташа молчала, и Светка сказала:

– Выходит, ты его все-таки не любила…

Наташа не отвечала, устремив взгляд куда-то вдаль – туда, где сейчас предположительно мог находиться ее бывший рыцарь.

– Ты понимаешь, он не ругался, не кричал, сказал только, что это он виноват, что не сумел меня удержать… – пробормотала, наконец, она.

– Ну, вот видишь! – оживилась Светка. – Настоящий хомо сапиенс!

– …И почему-то вбил себе в голову, что он не тот человек, который мне нужен, и должен отойти в сторону, чтобы не мешать…

– Вот ничего себе! Как это понимать?

– Как хочешь, так и понимай!

– Может, он просто захотел свалить под шумок? Может, ты ему надоела? – простодушно предположила Светка.

– Нет, Светка, не надоела… – скривилось Наташино лицо, и она заплакала. – Господи, какая я дура! – бормотала она сквозь всхлипывания, наблюдая, как мимо ее мысленного взора с реактивной скоростью мелькают избранные эпизоды их безмятежного сожительства.

– Ну, так бери телефон и звони – так, мол, и так, приезжай, мне плохо без тебя и все такое!

– Да?! А завтра встречу человека похожего на Володю, и опять все к черту? – бубнила Наташа сквозь слезы.

– Ну, не знаю! – развела руками Светка. – Тогда поезжай на могилу, а там видно будет…

Взяв с подруги слово, что та никому ничего не расскажет, Наташа после ее ухода позвонила в Подпорожье и предупредила, что завтра приедет.

Нетерпеливым утром она, знакомая с дальней дорогой лишь понаслышке, прыгнула в машину и понеслась через северную золотую осень в Подпорожье искать средство от владимиромании. С небольшими остановками она за четыре часа добралась до города, где не была уже четыре года. Подкатив к дому его родителей, она вошла в сонный, пропахший обедом подъезд, поднялась на второй этаж и позвонила в обшитую пожелтевшей вагонкой дверь. Ей тут же открыла мать Володи, и две женщины, обнявшись, зашлись в слезах. Вышел его отец и принялся их успокаивать. Последовали суматошные полчаса, в течение которых мать, выкладывая новости, порывалась накормить ее.

– Нет, нет! Сначала съезжу на кладбище, а потом посидим! – отказывалась Наташа, полагая, что на встречу с покойным надо являться пыльной, усталой и голодной.

Мать предложила ее сопровождать, но Наташа попросила дать ей побыть с Володей одной, пообещав поехать туда завтра всем вместе. Мать как могла, объяснила ей приметы Володиной могилы.

– Зачем? Ведь я и так помню! – отвечала Наташа.

– Ты долго у нас не была, дочка… – мягко обронила мать.

И верно: смущенная тем, с каким усердием неутомимая смерть осваивает выделенную ей территорию, Наташа нашла дорогую могилу в самом эпицентре смертельного землетрясения, накрывшего с тех пор добрый гектар поверхности. Она со стиснутым горлом проникла за оградку и, не замечая ничего, кроме его эмалевой фотографии, подошла, опустилась на колени, коснулась ее и тут же ослепла от слез:

– Здравствуй, Володенька, здравствуй, мой хороший…

Оплакав встречу, она села на скамейку и машинально отметила образцовый порядок, в котором содержалась могила. Тихое пасмурное небо нависло над кладбищем, усугубляя ее и без того слезливое настроение. Немного посидев, она поправила платок, сосредоточилась и приготовилась к общению, всей душой желая верить, что если духи существуют, то они не толпятся над спиритическими столиками, не гоняются по свету за родственниками, не надоедают чужим людям, а в ожидании, когда их навестят, мирно парят над сосудом, который им пришлось покинуть.

Сначала неуверенно, а затем с набирающим силу жаром она принялась рассказывать чистому внимательному воздуху, поверженному по буро-зеленым углам лету и обращенной к серому небу темной мраморной плите о том, что натворила за время разлуки.

– Прости, что связалась с плохим человеком… – повинилась она и попыталась в свое оправдание привести некоторые доводы, которые в голове у нее притворялись убедительными, а покинув ее, тут же обнаруживали свое сомнительное нутро. Далее поблагодарила за сон, которым он оторвал ее от этого человека и спросила, того ли мужчину, с которым она познакомилась в парке, он ей послал, и если да, то как понимать историю, приключившуюся с ней не без его, Володи, участия. Описав, как могла свое смятение, она перешла к самой важной части визита.

С умершими можно разговаривать, зарываясь лицом в их одежду, трогая их вещи или глядя на их фотографии; получив знамение их оккультного интереса или просто прогуливаясь с ними в парке под шорох серафимовых крыльев. Можно сказать, что само обращение к мертвым есть признание существования мира более могущественного, чем наш. Признавала ли она этот мир? Скорее нет, чем да, и если обращалась иногда к небесам, то лишь следуя, как и большинство смертных, запасливой предусмотрительности, именуемой суеверием. И если она решилась просить Володю оставить ее в покое, то только потому, что другого средства вылечиться не видела.

А между тем старинный дельный рецепт гласит, что поврежденный неистовой любовью лобный участок мозга замечательно лечится новой неистовой любовью. Но надо быть циничным и неотпетым атеистом, чтобы не думать при жизни о загробном пристанище, следовать старинным дельным рецептам, не рассчитывать на помощь мертвых и, некрасиво разлагаясь в соответствии с законами химии, подтверждать свою скучную правоту усмешкой голого черепа.