Александр Солин - Неон, она и не он

Женщина должна быть расчетливой. Такова честная правда всякого существа, поставленного в неравные условия с более сильным. Только ведь все решения в нашем плоском биполярном мире сводятся в конечном счете к выбору меньшего из двух зол, и выбираем мы чаще всего все-таки большее зло.

После недолгих колебаний она становила свой выбор на Мишке и взяла курс на осторожное с ним сближение, строго следя за тем, чтобы не запятнать себя тонким повизгивающим смешком, каким неуверенные в себе девицы встречают всякое слово их самодовольных кавалеров. В такой многозначительной тональности завершился третий курс и начался четвертый.

Тем временем страна, жившая своей жизнью, преподала будущим правоведам очередной урок правового нигилизма: в Москве люди, лишенные любви и страсти, с помощью танков делили власть, а поделив, отдали побежденных на препараторский стол Фемиды. Что ж, власть в нашей новейшей истории – такой же коммерческий проект, как прочие, а история России – это история власти и станет историей общества только тогда, когда общество станет властью. Пока же у подслеповатого правосудия не весы, а карманы, и от того, кто и что в них подбросит, зависит его полновесный вердикт…

Когда после зимних каникул она вернулась из Первоуральска, Мишка в первую же их встречу объявил, что хочет познакомить ее с родителями.

«Очень приятно вас видеть! Миша много о вас рассказывал!» – встретила ее мать Михаила, жгучей, надменной красоты женщина, едва они проникли в квартиру на третьем этаже большого дома на Фонтанке с видом на закат. Наташа смутилась и, утопив ноги в тапочках, двинулась в сопровождении матери и сына в глубину коридора, где к ним присоединился отец семейства – невысокий, крепкий, румяный человек с прицельным смеющимся взглядом. Все вместе они расселись в гостиной за большим старинным столом и принялись знакомиться.

«Конечно, Миша о вас много рассказывал, даже можно сказать – все уши прожужжал, но я и не предполагала, что вы такая милочка!» – просто и сердечно выразилась мама, Раиса Моисеевна.

«Да что там милочка – настоящая красавица!» – добродушно прогудел папа Леонид Львович.

«Папа, мама… – встал слегка побледневший Михаил, – я пригласил Наташу, чтобы при вас сказать ей, что я безумно ее люблю и прошу стать моей женой!»

«Я так и знала, я так и знала…» – сказала мама и приложила к глазам платочек.

«Ну, это же замечательно! Молодец, сынок!» – прогудел довольный папа.

Наташа, пораженная громом его слов, сидела не шелохнувшись и широко открыв глаза. Все-таки, предложение громыхнуло на годик раньше, чем следовало.

«Что скажешь, Наташенька?» – умоляюще обратился к ней Михаил.

«Я согласна… – потупилась Наташа. – Но что скажет мой папа?»

«С вашим папой я поговорю сам, после того, как мой сын официально попросит у него вашей руки!» – с мрачной торжественностью объявил папа, что напротив.

«Дайте, я вас поцелую, Наташенька!» – сказала, вставая, мама.

«И я! Как-никак, помолвка!» – вскочил папа.

Они поцеловали будущую невестку, потом сына, затем поцеловались сами. После этого Михаил подошел к Наташе и поцеловал ей руку.

«Это еще не все! – объявил он, залез во внутренний карман, достал небольшую кубическую коробочку и открыл: – Это тебе, Наташенька, в знак моей любви!»

И достав из коробочки колечко, верхом на котором восседал небольшой самоуверенный камешек, надел его на безымянный пальчик совсем растерявшейся Наташи.

«Я так и знала!» – прослезилась мама, еще раз поцеловала Наташу и пошла на кухню готовить чай.

За чаем было много разговоров, в том числе было сказано следующее:

«Я всегда была против, чтобы Миша женился на русской, но глядя на вас, Наташенька, нисколько не жалею! Знаете, еврейская порода в этой стране выродилась! И это даже хорошо, что наша кровь смешается с вашей!» – так сказала мама.

«У вас прекрасные еврейские волосы, Наташенька, а это главное! В остальном мы сделаем из вас настоящую еврейку!» – это, конечно, сказал папа.

«Не слушай ты их! Они просто помешаны на чистоте крови!» – это сказал сын.

Кроме того наметили свадьбу на июль этого же года.

«Жить будете у нас!» – сказал в заключение папа.

При расставании ее снова расцеловали. Теперь уже и Михаил. Она не сопротивлялась: в конце концов, поцелуй за предложение жениться – это не кровать.

Ее родители спорить не стали. Только папа сказал:

«Знаешь, Наташка, я не люблю евреев, но случись погромы – я первый буду их прятать».

Оставалось прояснить самый главный вопрос, касающийся ее поведения в постели в первую брачную ночь. Имея о соитии отдаленное и заумное представление, она, приехав в конце июня домой, обратилась за инструкциями к разбитной Катьке.

«Э-э, Наташка! Наше дело – раздвинуть ноги и не дергаться! – снисходительно пояснила милая ее сердцу Катька, давно забывшая, когда, где и как потеряла невинность. – Да ты не волнуйся, девка! Сама поймешь, что к чему! Только имей в виду – в первый раз будет больно и будет кровь…»

Родители, кажется, понравились друг другу, жених был неотразим, такой невесты здесь еще не видели, и прогремела грандиозная еврейская свадьба, после которой некий Мишкин родственник отвез молодых в укромную квартиру, где и оставил одних.

Пожелав спокойной ночи и многозначительно улыбнувшись, родственник удалился, и то, к чему Наташа с нарастающим замиранием весь вечер готовилась, предстало перед ней во всей своей восклицательной неизбежности. Ею неожиданно овладел тягучий, сладкий страх. Двусмысленный и растерянный, своей прилагательной частью он тянулся к неведомому удовольствию, а существительной – желал оттянуть кровавый финал как можно дальше.

«Хочешь чаю?» – заботливо обратилась она к мужу.

«Потом, потом!» – просипел Мишка и, не имея терпения, тут же обхватил ее жаркими руками, завладел губами и проник в нее винным дыханием. Он собрался было подхватить ее и нести в спальную, как того требовал красивый мещанский обычай, но она воспротивилась и пожелала сначала посетить ванную. Прихватив халат и укрывшись там, она долго разглядывала себя в тусклом зеркале. Зеркала, как люди: бывают жалостливые, бывают бессердечные. Этому же было на все наплевать.

Подрагивая от волнения (но не от желания, что подтвердят дальнейшие события), Наташа привела себя в порядок, накинула поверх новой шелковой сорочки халат и, испытывая стыд и… любопытство, прошла со свадебным платьем в спальную, где в кровати уже маялся Мишка. Под прицелом его жадных глаз она расправила на кресле платье, отделилась от белой ночи занавесом неплотных штор, прошла к своей половине кровати и села спиной к мужу. Помедлив, она собралась с духом, освободилась от халата, затем, скрючившись, скинула сорочку и, сверкнув стремительной наготой, юркнула в постель к своему первому голому мужчине. Так на Руси испокон веку учат плавать: бросают под одеяло, и плыви, как знаешь…