Александр Солин - Неон, она и не он

Он любил наблюдать, как она готовит, убирает, читает, дремлет, мечтает. Подглядывал за ее утренним туалетом и подготовкой ко сну. Перебирал ее скляночки, тюбики и прочие колдовские штучки, умиляясь при этом и не забывая припадать к ее обнаженным рукам и плечам. Когда она садилась, он располагался у нее в ногах и клал голову ей на колени. Он не забывал напоминать ей о времени приема противозачаточных таблеток, которые она, посоветовавшись с матерью, а та, в свою очередь с кем-то еще, начала принимать за неделю до свадьбы. Находя ее, одинокую, в раздумьях, он заходил сзади и обнимал, прикладываясь к ее голове щекой и бормоча: «Натали, ты моя, Натали…». Прижимая ее к себе, он искренне ужасался, что мог не встретить ее никогда. Она же находила эту мысль скорее философской, чем роковой.

В жаркую погоду они ходили на залив. На улице он брал ее руку в свою, и они шли, помахивая их сцеплением. На пляже он находил место подальше от остальных, словно не желая, чтобы чужие взгляды касались того, что принадлежало теперь только ему. Зайдя с ней в воду по плечи, он заключал ее в объятия и, становясь похожим на видеогероя из хлорированного бассейна, приспускал плавки, пытаясь сделать то же самое с подводной частью ее купальника. И только ее решительное нежелание служить помпой для грязной воды останавливало его.

Возвратившись, они принимали душ. Затем она готовила обед, а он путался под ногами. Она притворно сердилась и пыталась прогнать его со своей территории, готовя себя к роли строгой еврейской жены. Затем был обед и отдых. Они ложились в постель и иногда дремали, восполняя время ночных забав, а отдохнув, принимались по его хотению за дневные. Ему не просто это нравилось – он этим жил. Во всяком случае, тем летом. И так на его месте поступил бы каждый, чью постель на законных основаниях разделила стыдливая очаровательная нимфа с длинными ногами и тонкими руками. Вечером на гарнир были звезды и твердая уверенность, что оргазм совсем рядом…

Была ли она тогда счастлива? Нет. Скорее, она была беспечна. Беспечность же не есть счастье, а всего лишь отсутствие забот.

Наступила осень, а с ней пора учебы. За лето она под действием Мишкиных гормонов выгодно изменилась, превратившись в цветущую молодую женщину в самом грешном смысле этого слова, глядя на которую хотелось плакать и завистницам, и обожателям. Отдавая должное ее законному женскому опыту, подруги-девственницы спрашивали:

«Ну, как у вас с этим делом?»

«Прекрасно!» – отвечала она, лучезарно улыбаясь и твердо зная одно: удел женщины – доставлять мужчине удовольствие.

Они заняли самую дальнюю комнату квартиры на Фонтанке, где звуковое сопровождение их однобокой страсти гасло в антиквариате, которым было набито их гнездышко. Ее обаяние, приветливость и рассудительное благоразумие выступили ходатаями перед Мишкиной матерью и обеспечили ей благожелательное отношение. Про отца его и говорить нечего – не чая в ней души, он носил с собой их свадебную фотографию, с удовольствием демонстрируя ее при случае и коллекционируя искреннее восхищение молодоженами.

В середине сентября она посетила женскую консультацию. Пожилая обстоятельная докторша, осмотрев ее, отклонений у нее не обнаружила.

«Все у тебя, деточка, нормально. Что касается твоих жалоб, то, во-первых, поменяем тебе таблетки, не знаю, кто тебе их прописал. Во-вторых, мужу своему скажи, чтобы не только о себе думал. В-третьих, не надо на этом зацикливаться и сама будь поактивнее. В общем, дерзай, деточка, и через месяц покажись!»

Легко сказать – дерзай! Она и рада бы дерзать, но как? Смешно сказать, но обратиться за наставлениями ей было не к кому. И дело даже не в том, что рядом не было искушенных подруг, а в том, что просить их об этом – значит, признаться в стыдной неполноценности, чего нельзя было допустить ни под каким видом! Стало быть, полагаться приходилось только на инстинкт и вдохновение.

Она не баловала мужа разнообразием поз и обычно довольствовалась раскидистой миссионерской участью, с большой неохотой взбираясь на него, когда он ее к этому принуждал. Нежась под опахалом ее вялого усердия, Мишка созерцал ее покорную фарфоровую наготу и, словно не веря, что эти хрупкие сокровища принадлежит ему, смаковал и оглаживал у нее все, до чего могли дотянуться его сухие, горячие руки. «Не торопись!» – просил он, но роль голой наложницы ей быстро надоедала, и она энергично и безжалостно доводила мужа до белого каления.

Сообразив, что в таком положении она сама себе хозяйка, Наташа той же ночью оседлала мужа и попыталась получить свое законное наслаждение. Ее ступа летала туда-сюда, силясь подставленным пестиком продолбить стену, за которой прятался неуловимый оргазм. Ей даже почудилось, что она ухватила его за хвост, и он вот-вот окажется пойман, укрощен и поставлен на службу. Она извлекла из себя хриплое победное глиссандо, но тут изо рта загнанного Мишкиного скакуна брызнула пена, поджилки его задергались, ослабли, и он упал. Соскользнув с мужа, она взвыла от досады.

«Что с тобой сегодня, Наташка?» – воскликнул ошарашенный Мишка.

«Соскучилась!» – ответила она, вытягиваясь рядом с ним.

«Вот так бы всегда!» – прижал он ее к себе.

Отдохнув, она против всех своих правил заставила мужа ее ласкать, а затем повторила попытку. Вначале она медленно, не торопясь ворочала бедрами, рассчитывая нащупать внутри себя зудящий отклик и им, как искрой запалить бикфордов шнур оргазма. Но вместо отклика возникли некрасивые, похожие на слипшиеся леденцы звуки «глюк, гляк, глёк, глик…». Они отвлекали, от них хотелось избавиться, и она решила поменять позу, которую берегла, так сказать, про запас. Повернувшись к изумленному Мишке спиной, она кое-как пристроилась и продолжила. Было непривычно и неудобно, а кроме того, приходилось следить за тем, чтобы не потерять Мишку.

«Раскорячилась, прости господи!» – мелькнуло у нее, и она вернулась в прежнее положение, после чего, пришпоривая себя животными «ы-ы-ы…», нанизывала себя на Мишку до тех пор, пока он не застонал.

Затем была еще одна попытка, до того безнадежно тоскливая, что она чуть было не прервала ее на полпути, если бы под ней не бесновался муж.

«Натали, ты у меня сегодня просто чудо!» – только и смог пробормотать он, перед тем, как заснуть.

А дальше было вот что: несмотря на все старания, ей так и не удалось добиться желаемого, отчего она постепенно сникла и впала в пассивное состояние. Про себя она решила, что во всем виноват Мишка: его самозабвенному упоению, видите ли, не хватало огня, чтобы запалить фитиль ее страсти. О том, что с ней происходит на самом деле, она благоразумно умалчивала и к врачу, как было условлено, не пошла – статья в энциклопедии ее изрядно охладила.