Александр Солин - Неон, она и не он

По-прежнему считая, что замок липовый, он в этот раз сослался на поздний для экскурсий час, с чем шведы, взглянув на нетрезвые часы, нехотя согласились. Пока курили, он дал волю изрядно захмелевшему воображению, которое розовый благоухающий вечер и теплый сизый ветер перенесли вдруг через бездну дней и опустили посреди квадратной площади рядом с неспокойным молодым человеком. «Ну, так что, быть или не быть?» – спросил его Дмитрий, и чудной человек, удивленно на него взглянув, ответил: «Что за вопрос! Конечно, быть! Ведь жизнь так молода и прекрасна!»

Вернувшись в Швецию, они сошли на берег и там продолжили веселье.

Пикантность же прогулки, как он потом сообразил, заключалась в том, что если он и не ступал на землю датского королевства, это не помешало ему дважды незаконно пересечь его водную границу, за что, будь это в России, его непременно бы посадили. Но и это не все. Приехав домой, он разобрался с географией, и оказалось, что город в Дании, к которому они дважды причаливали, называется Хельсингёр, или в упрощенной русской транскрипции Эльсинор, а это означало, что он действительно был рядом с замком Гамлета!..

– Почему бы нам однажды не побывать там вдвоем? – заключил он.

Тут ей позвонила Светка Садовникова, и она ушла с трубкой в самую дальнюю и необитаемую комнату, оставив его наедине с кошкой.

– Давай-ка я тебе кое-что дам, пока хозяйка не видит! – сказал он кошке и подал ей мелко нарезанную буженину, чем навсегда покорил кошачье сердце.

Через десять минут он постучал в дверь дальней комнаты и сообщил, что все готово. Она вышла и сказала:

– Светка Садовникова, подруга моя, тебе привет передает. Очень хочет познакомиться!

На золотом крыльце к тому времени сидели: суп из шпината с чесноком и вареным яйцом, салат из помидоров и огурцов с мелко нарезанной антоновкой, натертым корнем сельдерея, заправленный лимоном и карри и посыпанный укропом и кинзой. Отдельно остывали жареные свекла, морковь и лук. Мелкий отварной картофель с каплями пота на сухих блестящих боках ждал очереди в кастрюле. На маленьком огне, на купленной сегодня массивной сковородке доходили отбивные из куриного филе, залитые тонким слоем взбитого яйца. Среди этого изобилия затерялись любимая им буженина, семга, сыр, так подходящий случайному движению рассеянной сытой руки, и зерновой хлеб самой последней свежести. Соус чесночный, к сожалению, покупной. Будет время, он обязательно сделает сам.

– Тебя еще ждут твои любимые миндальные пирожные, – скромно сообщил он, выслушав поток восхищенных слов. Она не удержалась и поцеловала его в щеку, а затем побежала переодеваться.

Через пятнадцать минут она возникла в легком вечернем платье. Играя плиссированными сиреневыми складками от талии до колен и бледнея по мере того, как подбиралось к бюсту, оно держалось на тоненьких бретельках, цепляясь ими за самые кончики прямых ровных плеч и оставляя достаточно места, чтобы оценить красоту груди. У него перехватило дыхание.

– Ты сногсшибательная! Ты умопомрачительная! – восхитился он, пожирая ее глазами. – Наташенька, у меня нет слов!

Было семь часов, когда они уселись за стол. Он встал и поднял бокал за истинный день рождения их семейных отношений, пообещав, что не забудет его никогда и не даст забыть ей. Что это будет их главный и святой семейный праздник, потому что все остальное обязательно будет прекрасно, но будет следствием.

– Знаешь, что я хочу? Я хочу прожить с тобой до конца жизни где-нибудь на краю света, пока не уйду и не оставлю вместо себя фотографию на стене твоей комнаты и обязательно еще славного мальчонку и такую же прекрасную, как ты, девочку… Что скажешь?

– Надеюсь, ты хочешь это сделать в законном браке? – рассмеялась она, скрывая смехом смущение.

– Хоть завтра! Мое предложение круглосуточное и бессрочное! – сказал он и залпом опустошил бокал.

Она отпила немного и отставила бокал в сторону. Еще с того мрачного февральского дня в Париже помнила она, к чему приводит легкое отношение к сухому вину. Они же к этому времени выпили почти полторы бутылки, но пока все было хорошо. Впрочем, с ним она уже ничего не боялась. Она даже представила, как нежно и трогательно он будет за ней ухаживать, случись с ней опустошительная неприятность.

В десять они допили кофе, и он, не дав ей вымыть посуду, сделал это сам. Она переоделась в другое платье, легкое и доступное, которое не жалко было мять, и они пошли в гостиную.

– Не хочешь послушать Шопена? – спросила она, не зная, чем отвлечь от себя его жадный взгляд.

– Обожаю Шопена! – объявил он.

Она вставила диск, села на диван и позволила ему себя обнять. Прижимая ее к себе одной рукой, он другой подносил к губам ее ладонь и, покалывая легкой щетиной, нежно и протяжно целовал. Они слушали до одиннадцати, пока он не положил руку на ее колено и не двинулся выше. Тогда она освободилась от его объятий, села и сказала:

– Не здесь, Димочка. Давай лучше ляжем.

Возможно, в случайных местах и позах есть своя прелесть, но этого не любил Володя, который смотрел на них со стены. Они легли в кровать, и он сделал так, чтобы она умирала медленно, с удовольствием и не более двух раз. В эту ночь они спали под одним одеялом и от этого проснулись одновременно, а проснувшись, не сговариваясь, потянулись друг к другу…

После завтрака они расстались – она поехала на Петроградскую, он к себе домой. Договорились, что вечером он будет у нее. В течение дня он под разными предлогами звонил ей пять раз, а вечером, поцеловав ее, прошел с ней на середину гостиной и достал из кармана красную бархатную коробочку.

– Наташенька, дорогая моя! Я официально и с замиранием делаю тебе предложение стать моей женой и клянусь, что сделаю все, чтобы ты была счастлива!

Он открыл коробочку, и она увидела золотое кольцо, украшенное одиноким, гордым бриллиантом. Шутки в сторону, и она очень серьезно сказала:

– Хорошо, я согласна. Но при одном условии…

– Каком?

– Я буду носить его год, и если все будет хорошо, мы назначим день свадьбы.

– Согласен! Позволь мне его тебе надеть!

Подставив палец, она испытала малоторжественное любопытство, угадал ли он с размером. Он и тут угадал – кольцо скользнуло и уселось на пальце по-домашнему.

– Значит, мы теперь жених и невеста? – возбужденно блестя глазами, спросил он.

– Выходит, так! – улыбнулась она.

Все ее мужчины начинали с кольца.

То были золотые дни его счастья, и в них она – лучезарный бриллиант его очарованной души. Как полная луна взошла она над туманным ландшафтом его одиночества, и он, завороженный серебряной мишурой ее лучей, поспешил за ней, не глядя под ноги и не спуская с нее глаз.