Александр Солин - Неон, она и не он

Он вызвался и сделал салат, сервировал стол в гостиной и открыл вино, давая ему возможность надышаться перед смертью. Пришел Николай Михайлович, оглядел стол и сказал, что пельмени требуют водки. Водка нашлась, и пока укрытое горячей желтой пленкой жира угощение томилось на плите, они выпили за приезд и за знакомство.

– Вы обязательно должны к нам летом приехать, – наказал Николай Михайлович. – Мама вас ждет.

Выпили за маму. Наташа вспомнила бежевый ворс маминого халата, который она любила щупать и гладить, когда ей было три года.

– Что ты могла запомнить в таком возрасте! – удивился папа.

– Я много чего помню! Я помню, например, запах магнолии, когда мы были в Крыму!

– Да тебе же тогда было года четыре! – засомневался папа.

– До сих пор помню этот густой, тяжелый, влажный запах! – зажмурилась Наташа, так точно изобразив замершим на секунду лицом чудный, душный, сладковатый аромат детства, что мужчины поверили и выпили за аромат и за ее здоровье.

Наконец появилось главное блюдо. Наташа наполнила тарелки расплавленными, глянцевыми пельменями и залила их бульоном. Мужчины выпили, словно перекрестились.

– С горчицей! – посоветовал будущий тесть будущему зятю.

Далее последовали приятные ощущения, когда все рецепторы сигналят тебе о вкусе, который невозможно описать словами.

– Все дело в пропорциях говядины и свинины, – улыбался довольный Николай Михайлович. – Дома я добавляю еще конину…

Чтобы унять аппетит, им потребовалась пол-литровая бутылка водки.

– Ты отдыхай, – сказал Николай Михайлович дочери, – а мы пойдем на кухню, попьем кофейку, да поговорим, хорошо?

На кухне жених начал с пустяков – например, какой здесь выдался холодный май, и как хорошо себя чувствует Наташа за городом. Как отличился «Зенит» и наши хоккеисты, и как строго он следит за Наташиным питанием, отчего она поправилась на два килограмма. Сообщил, кто его отец и откуда родом.

– Ты смотри! – приятно удивился Николай Михайлович. – Наш парень, уральский! Значит, и ты наполовину уральский! А мама как?

Мама оказалась в порядке, да к тому же курящая.

– Вижу, сам ты не куришь! – заметил Николай Михайлович. – Бросил?

– Наташа заставила! – с удовольствием сообщил он.

– Молодец, Наташка! – одобрительно кивнул отец.

– Я вот о чем хотел с вами посоветоваться… – решился он.

– Ну! – отхлебнул кофе Николай Михайлович.

– Хочу Наташу увезти отсюда…

– Куда?

– Куда-нибудь в Европу…

– В свадебное путешествие, что ли?

– Нет, увезти насовсем, чтобы жить там!

Николай Михайлович с удивлением на него воззрился:

– Интересно, а чем тебе Россия не угодила?

– У страны ненадежный фундамент – того и гляди все рухнет, как в семнадцатом и придавит нас с Наташей. Ведь мы, как-никак, состоятельные…

Николай Михайлович, откинувшись на спинку стула, смотрел на него прямо-таки с клиническим интересом, будто открыл в его личности что-то темное, угловатое и неприличное.

– Интересно, интересно! Ну-ка, ну-ка, расскажи! Может, мы там у себя отстали от жизни и чего-то не знаем?

– Сам я, может, и прожил бы здесь, но я очень боюсь за Наташу и, если уж глядеть дальше, за наших детей… – сказал он, рассчитывая вызвать вибрацию отцовских струн.

– В каком смысле? – сделался внимательным Николай Михайлович.

– В прямом! Вы посмотрите, кто разгуливает нынче по улицам! Ее же без охраны нельзя выпускать из дому!

– Вот и приставь к ней охрану!

– А как же быть с ненадежным фундаментом?

– Какой фундамент? О чем ты говоришь? Пока стране нужны наши трубы, ничего никуда не рухнет!

– Но страна же по уши в дерьме!

– Может быть, и в дерьме, но это не повод для эмиграции. Вернее, это повод для слабаков, – спокойно заключил Николай Михайлович.

Жених в выразительном бессилии развел руками.

– Если все уедут – кто же будет страну из дерьма вытаскивать? – пошел в контрнаступление Николай Михайлович.

– Да ее оттуда при всем желании не вытащить!

– Ну, если все так будут думать, то не вытащить!

– Да что бы мы с вами не думали, последнее слово за руководством, а оно…

– Согласен, но я не обсуждаю руководство страны. Это, знаешь ли, бесполезное занятие.

Выражение лица Николая Михайловича стало удивительно похоже на выражение его дочери, когда та была чем-то недовольна.

– Знаешь, Дима, честно говоря, мне плевать, как они себя ведут и о чем думают, потому что нам там, у себя, нужно думать о людях и о заводе. Когда ты знаешь, что за тобой люди и что они тебе доверяют – невозможно их обмануть, накопить деньжат и сбежать! Мы там у себя и тонем вместе, и выплываем вместе. Мы ведь с матерью тоже состоятельные… И акции, между прочим, имеются… У нас в провинции все проще…

– Впору перебираться к вам жить! – улыбнулся он.

– А что, это мысль! Мы с матерью будем только рады! Ты не думай – у нас там жить очень даже можно! Вот вы здесь, например, что видите кроме работы, да телевизора?

– Нет, нет, Николай Михайлович, что вы! Наташа ни за что не согласится! Да и я…

– А вот мы ее сейчас и спросим! – воскликнул отец, завидев входящую дочь.

– О чем это вы здесь так громко спорите? – зашла и с любопытством спросила, встав за спиной жениха и положив руки ему на плечи, Наташа.

– А вот скажи нам – ты бы хотела вернуться в Первоуральск и жить там? – спросил ее отец.

– Нет! – не задумываясь, ответила Наташа.

– Почему?

– Ну… много всяких причин…

– А в Европу жить поехала бы?

– Ах, вот вы о чем! – догадалась она и взъерошила жениху остатки волос. – Нет, и в Европу не поеду!

– Вот видишь! – развел в свою очередь руками Николай Михайлович. – Нынешние господа юристы Россию покидать не желают! Не то что Керенские! А ты говоришь – все пропало!

– Ну ладно, поговорите, поговорите! – удовлетворив любопытство, разрешила Наташа и ушла.

Некоторое время после ее ухода они молчали, а затем жених сказал:

– Все в нашем государстве поставлено с ног на голову. Население у нас делится на пострадавших и еще не пострадавших. В Европе, например, миллион человек выходит на улицы и добивается своего. Здесь же никто никуда не выходит, и добиться ничего невозможно… Я боюсь не за себя, а за Наташу и наших будущих детей, которых здесь серая пьянь в погонах или безработная богатенькая сволота может переехать, когда они идут в школу!

– Ну, не знаю, – сдался Николай Михайлович, видимо, устав от бесполезного спора. – Конечно, дети – это святое. И тут я вам не советчик. Как решите, так и будет. А нам с матерью дай бог сил продержаться на своей делянке… – улыбнулся он и затем доверительно поведал будущему зятю, что устал и ждет не дождется отпуска, что сон его теперь раскололся надвое – тесный беззвучный склеп до четырех утра и потрескавшееся на куски потемневшее, полное прозрачных лиц и ватного движения зеркало – после пяти. Что хотел бы сохранить до старости пытливость и живость ума и что того и гляди изобретут таблетку, от которой станет густеть волос и голос…