Ирина Глебова - Мне снился сон…

Олаф Свен был главной зацепкой для Виктории. Если он существует, то он – известная личность. И название его организации она знала. Ведь не Энтони же ей было искать! По имени, по тому, что он аристократ? Она даже его возраст точно не знала, не уверена, что он живёт в Лондоне… Но и со Свеном, о котором она знала значительно больше, ничего не вышло. Не было его в этой жизни.

Да, Вика так откровенно и сказала себе – заставила себя произнести это вслух:

– Нет его в этой жизни. Был бы – обязательно в Интернете высветился, хоть где-нибудь… Значит, его нет, не существует. И Тони… И Тони нет на свете. Мне просто снился сон…

И Вика заплакала. Она была одна, в своей комнате, у включённого компьютера, за окном стояла уже поздняя ночь поздней осени. Никто не видел её слёз. И был этот тихий плач совсем не такой, как отчаянный рыдания в самолёте. Горький, лёгкий и сладостный одновременно. Плач-прощание с мечтой, с надеждой на невероятное. На чудо.

С того времени Вика, хоть и позволяла себе вспоминать Тони, как мечту, изо всех сил старалась отвлечься, не думать, не травить душу. Успокоиться, забыть. И лишь однажды произнесла вслух слово, связанное с её необычным сном…Однажды мама, которая всё ещё время от времени расспрашивала её о Калифорнии, о Серёже и подробностях его жизни и спохватывалась: а вот это забыла спросить, и это, – поинтересовалась:

– Почему Джудит называет Сергея Серхио? Это ведь по-испански?

– По-русски, наверное, ей непривычно, трудно произносить. А английского аналога «Сергею» нет. Вот и называет по-испански, это логично. Там же рядом Мексика, испаноговорящих в Калифорнии много, потому «Серхио» звучит естественно.

– А как тебя они называли?

И Виктория почему-то вдруг сказала не то, что было. Вырвалось само, словно пробило заслон:

– Тори!

– Правда? – удивилась мама. – Надо же! Точно так назвал тебя дед Антон. Нам с Анатолием ещё тогда это показалось необычным и красивым. Но и непривычным для слуха. Потому и не рискнули так тебя звать. Стали более привычным – Вика.

– Я помню, ты рассказывала: именно твой отец предложил дать мне имя Виктория?

– Да, – мама улыбнулась давним воспоминаниям. – Он совершенно не отреагировал на рождение Сергея, прислал скупую поздравительную телеграмму, и всё. Впрочем, это можно объяснить: тогда были ещё живы мама и отчим, может быть он не хотел с ними встречаться. Но и потом, за десять лет, ни разу не приехал посмотреть на внука. Когда ты родилась, Анатолий даже думал ему не сообщать. Но всё же послал телеграмму, что-то вроде «Поздравляю с внучкой». А он вдруг приехал. Встречать пришёл к роддому вместе с Толей, Серёжей и нашими друзьями. Дома, когда тебя распеленали, он подошёл, долго смотрел. Потом спросил: «Имя у девочки уже есть?» «Нет, – ответила я. – Мы ещё думаем, прикидываем». Он поднял на меня взгляд, и у меня сердце затрепетало: так, показалось, смотрит на меня отец ласково и печально. Вдруг сказал: «Назовите её Викторией». Мы с Анатолием переглянулись. Он позже признался, что тоже почувствовал какой-то трепет. Потому и сказал: «А что, красивое имя. И редко встречается… Назовём, Нина?» «Хорошо, – сказала я. – Мне нравится. Пусть будет Виктория». Тогда отец наклонился, подложил ладонь под твою головку, погладил пальцами волосики, уже тогда тёмные. И произнёс именно это: «Тори…» Знаешь, Вика, больше он никогда тебя так не называл, даже когда приезжал на твои дни рождения, даже в тех редких письмах, которые писал в ответ на наши. Просто: «внучка».

У себя в комнате Виктория села к пианино, тихо стала наигрывать мелодию Поля Мориа. Она часто играла под настроение. Пальцы бегали по клавишам, а мысли текли параллельно, не мешая игре… Значит, оказывается дед Антон не только дал ей имя, а и назвал её – пусть даже единственный раз, – Тори. Надо же! Она кое-что знала об этом человеке и истории семьи своей мамы. Нелицеприятное. И только вскользь мама упоминала, что был дед человеком образованным, из дворян, знал иностранные языки…

Маму Нины Антоновны, бабушку Вики, звали Лидия. Она родилась и росла в городке Балаклава под Севастополем. В войну, ещё школьницей, она помогала медсёстрам в госпитале, видела израненных моряков, знала какие тяжёлые и геройские бои они перенесли. В сорок восьмом поехала в Севастополь, поступила в школу медицинских сестёр. А через год влюбилась в морского офицера, капитана второго ранга, который был на 14 лет старше её.

Произошло это в Матросском Клубе в День Военно-Морского Флота. Подруга и однокурсница позвала Лиду в Клуб с собой на вечер.

– Я туда уже ходила несколько раз, – восторженно рассказывала девчонка. – Там такие танцы устраивают, ой-ё-ёй! А курсантики! Их, знаешь, обучают бальным танцам, так что кружиться с ними одно удовольствие! Офицеры интересные… Но только почти все женатые. Лучше с курсантом завести роман. Не успеешь оглянуться – через три года он уже офицер, назначение получит, а ты – его жена…

Лида пошла. Она хоть и была провинциалка, но одевалась всегда очень красиво и модно. Мама у неё хорошо шила и вязала, выписывала журналы «Работница» и «Крестьянка». А там часто бывали вкладыши с выкройками модных платьев, юбок, блузок, вязанных кофточек… Один из знакомых парней, кстати, коренной севастополец, сказал Лиде: «Ты совсем городская, посовременнее наших девчонок». Сделал комплимент, конечно, ещё и потому, что Лида была хороша собой. Высокая и гибкая, с «персиковым» цветом лица, легко вспыхивающим румянцем при смущении. Большие тёмные глаза под бровями, о которых многие думали – и совершенно напрасно, – что она их подводит…

В Матросском Клубе было прекрасно. В холле висели картины художников-маринистов, работал буфет, который вполне можно было назвать рестораном. А огромный танцевальный зал сиял от света чудесных люстр. У Лиды глаза разбежались, сколько здесь было парней и мужчин в военной форме, красивых девушек и женщин. И всё же она почти сразу увидела этого офицера. Как и все севастопольские девчонки, Лида разбиралась в знаках отличия, потому сразу поняла, что у него высокое звание – капитан второго ранга. Поняла и то, что он значительно старше её. А значит, скорее всего, женат. Только подумала – и стало тоскливо. Потому что глаз от него оторвать не могла. Не то, чтобы такой уж красавец, хотя интересный, стройный. А просто было в нём что-то… Он стоял в компании офицеров, разговаривал, улыбался. От этой улыбки Лиде тут же становилось так радостно, так счастливо! Как это объяснить? Она сама не замечала, что улыбается, словно в ответ этому незнакомому офицеру.

Подруга затормошила её, потащила к колоннам, где стояли стулья. Слава Богу, оттуда ей был виден незнакомец. Но тут духовой оркестр заиграл танго, и сразу к Лиде подскочил с приглашением бойкий улыбчивый курсант. Приглашали её наперебой: подруга знала, что делала, приведя Лиду сюда – ей и самой перепадало внимание кавалеров. Офицеры тоже подходили, но тот, единственный, даже не смотрел в её сторону. А в какой-то момент Лиде показалось, что он прощается с товарищами. «Сейчас уйдёт!» – испугалась она. Заиграла музыка, около неё вытянулся очередной курсант, но она, не замечая, прошла мимо – к той группе офицеров. Сама поражаясь своей бесстыдной смелости, стала перед ним, сказала: