Евгений Филимонов - Иди сквозь огонь

Лариску он велел не трогать, пусть живёт себе, в иллюзии полной безнаказанности, доплясывает последние деньки, отпущенные ей. Им, Кайзером. Он обещал ей смерть, и обязан выполнить обещанное.

Дни слились в мазки, мазки в полосы. И наступил день отмщения и освобождения.

Они приготовились очень тщательно. Кайзер находился всё в том же оцепенении, но мозг его работал с чёткостью военного тактического анализатора, разрешая все вопросы бесстрастно и безошибочно. Друзья уже не пытались вывести его из состояния полужизни, понимая, что так ему проще, легче прорваться к намеченной цели, которую знали и поддерживали все.

В дом, где Лариска устроила подпольный публичный дом для любителей «клубнички», они вошли под утро, в час волка. Чёрные одежды, чёрные маски, воронёные стволы. Кирилл приказал никого из охраны не щадить – в этом месте невиновны только рабыни. А клиентов – тоже валить намертво или отстреливать причинные места. И ночь стала свидетелем разыгравшейся в доме бойни. Они не стали щадить никого. Перебили охрану и клиентов, освободили наложниц, но не нашли среди них Майи.

К Кайзеру приволокли успевшую спрятаться Марьяшку – старую заплывшую бабищу с изрытым оспинами лицом, из рта которой несло перегаром и гнилью. Она раскололась легко, слишком уж любила жизнь. Майю забрали на выездное гульбище – её первый клиент решил освежить воспоминания. И Кирилл, чернея лицом, отдал приказ.

Они уходили не оборачиваясь. Девушек вели, кто под руку, кто на руках – измождённые и ничего не соображающие от наркоты они даже не поняли, что их освободили.

Вслед им раздавался дикий крик Марьяшки, оставленной в разгорающемся кострище. Ей предстояло пройти через очищение. Так решил Кайзер.

И, чём сильнее вздымалось пламя, тем выше становился её крик. Пока не оборвался, и тотчас в Кирилле что-то удовлетворённо расслабилось.

Обещанная месть начала исполняться.

Загородный особняк, куда отвезли Майю, оказался совсем недалеко от детского дома. Кованые решётки с автоматическим воротами, ухоженные аллеи, хозяева явно считали себя эстетами и претендовали на избранность. Но гостей не интересовали красоты ландшафта и интерьера, они пришли с определённой целью. Кайзер попросил лишь одно – чтобы упырь, заказавший его любимую, остался жив.

Грай не пустил его внутрь. Кирилл хотел убивать – рвать, рвать и ещё раз рвать. Если бы он мог, то и в самом деле перегрызал бы глотки нелюдям, сломавшим жизнь ему и любимой, и многим другим тоже. Серый с испугом поглядывал на глаза Кирилла, задёрнутые серой плёнкой безучастности – состояние друга и так пугало, а сегодня он превратился в автомат, сеющий смерть. Но смерть должна удовлетворять, месть всё-таки совершается в отношении кого-то, а не всех вокруг. И Серый держал рвущегося волком друга, настаивая, что парни сделают всё сами. Они сделали. Майю вынесли завёрнутой в простынь, бережно держа её, как спящую царевну.

И Кирилл разметал всех, вырвав тело из рук друзей и прижав к себе.

Увидев её лицо и вглядевшись в глаза – он взвыл. Уже по-настоящему, не раненным волком, а зверем, взывающим к небесам о смерти врага, истребившего его семью. Он шептал имя любимой, гладил лицо и волосы, но ничто не могло изменить свершившегося – Майя превратилась в куклу, лишённую разума. То, чем её напичкали в притоне, выжгло разум, волю, душу, всё то, что было Майей. Осталось лишь тело, оболочка с набором базовых инстинктов, реагирующая лишь на возбуждение.

Когда выволокли хозяина местного великолепия, Кайзер уже не плакал.

Он превратился в кусок льда.

Поймав чёрный взгляд, пузанчик заверещал, ощутив, что перед ним – сама смерть. И что пощады просить не имеет смысла. Но он всё же попытался. Захлёбываясь от животного страха, от нежелания умирать, желая ублажить, вымолить хоть какую-то жизнь, он выболтал всё, что знал о Лариске, предлагая всё, что имел.

Его выслушали. Новые указания, новый адрес… Кирилл уже знал, чем закончится его месть. За Лариской уехали друзья, обещая привезти в целости и сохранности, и к их возвращению уже всё должно быть готово.

Когда они уезжали на условленное место, выпотрошив виллу снизу доверху, пузан уже успокоился и притих в багажнике джипа, решив, что сумел купить прощение. Медленно разгорающееся позади зарево он не увидел.

Кайзер знал куда ехать, поляну среди зарослей в районе детдома он нашёл давным-давно, когда бродил по лесу, собирая землянику для малышни.

Она поразила его какой-то безжизненностью и мёртвенной тишиной – вокруг не пели и не летали птицы, словно место было проклято, неся в себе что-то нездоровое. Он не забыл дорогу туда, поляна потом снилась ему, не раз, часто превращаясь в открывающийся глаз, наполненный мутью и не имеющий зрачка. И этот глаз искал Кирилла, желая увидеть его и превратить во что-то. После этих кошмаров он отходил очень долго.

Для задуманного место подходило как нельзя лучше. Кайзер сидел у машины и отрешенно наблюдал, как друзья выполняют то, о чем их попросил вожак.

Он бережно сжимал в объятиях безжизненное тело Майи, не реагирующей уже ни на что. Некогда живая, девочка-Весна превратилась в тряпичную куклу.

Душу Кайзера раздирала боль. Он не хотел жить без неё, но вначале нужно довершить начатое. То, в чём поклялся, самонадеянно решив, что угрозы хватит для предотвращения случившегося. Какой же он был дурак. Но, это всё позади, впереди – воздаяние.

Когда натужно воя движком, на полянку вползла машина с Лариской на борту, все приготовления уже завершились. Друзья уже поняли, что задумал Кирилл. Они не знали лишь одного, что он не собирается переживать свою женщину. Ту, которую не смог уберечь.

Директриса вывалилась из машины мешком, похоже, ей хорошо помяли бока при «изъятии» и пока везли. Она со стоном распрямилась, и увидела Кирилла.

Глаза её испуганно расширились, хотя, казалось бы, уже и некуда. Взгляд метался с лица Кайзера на безвольную фигурку девушки, которую он прижимал к себе, как грудного ребёнка. На то, что возвышалось на краю поляны, на беззвучно воющего от страха лысого извращенца, валяющегося возле машин. На угрюмые, полные решимости, лица детдомовцев. На кровь, пятна которой украшали одеяния многих. И поняла, что – всё, здесь конец её пути, возврата уже не будет.

Крыска что-то верещала, умоляя, но он не слышал. В голове звучал вальс, тот, последний. И с каждым аккордом, он прижимал Майю к себе всё крепче и крепче, крепче… крепче. И когда взвилось крещендо, Майя обмякла. Он не стыдился слёз, они стекали по его лицу крупными каплями. Он не просто не замечал их, потому что уже был мыслями далеко отсюда, там, куда только что ушла Майя.

Грай понял, что происходит, слишком поздно. Дёрнулся к товарищу, но увидел, как безвольно обвисла тонкая рука. И взвыл зверем, не таясь, понимая, что всё тщетно, что ничто уже не вернёт любимую, пусть и выбравшую другого. И принимая выбор друга – тяжёлый, но верный, который мог сделать только он.