Елена Яворская - Жестяной самолетик (сборник)

И мне вдруг почудилось: вот так яркие, но недолговечные создания трепещут от предвкушаемых удовольствий на обломках великих империй.

Пока не придут холода.

Мысль для дневника. Но я давно не веду дневники.

Раньше вела. Когда у меня возникало стремление – где-то на грани инфантилизма и мании величия – приносить пользу всему миру. В них, разумеется, были одни только глубокие и оригинальные мысли, созвучные вечности, и замки из песка вздымались, подобно Андам и Кордильерам, а воздушные были столь реалистичны, что я улавливала музыкальный перезвон каблучков хрустальных туфелек по бело-розовому мрамору.

Обломовщина манила. Маниловщина закономерно завершалась обломом. Песочные замки оседали пылью, воздушные испарялись, оставляя сквозняк в душе и паутину под потолком. Залежи бумаг на работе и горы грязной посуды дома навевали мысли о том, что геология и альпинизм – достойнейшие из занятий, а все гуманитарное в итоге оказывается антигуманным, ибо разочарованию, порожденному несовпадением умозрительного и реального, может противопоставить только умозрительное… порочный круг.

А когда у меня появлялось намерение – где-то на грани, отделяющей меланхолию от паранойи, – противопоставить себя всему миру, я шла к людям. И приобретала новых друзей. Врагов, конечно, тоже, но в меньших количествах. Друзья, как правило, оказывались настоящими – ведь давно замечено, что дружить против кого-то – истинное, ни с чем иным не сравнимое, наслаждение. Враги, увы, – вымышленными. Ну а случайные встречные, объективно вполне реальные, субъективно оставались мимолетной иллюзией, ибо старались держаться в стороне – так обыватели сторонятся нетрезвого буяна.

В реальном мире оставалось столько полостей… и заполнить их могло только умозрительное. А именно – страх. Я всегда позволяю страху загнать себя в угол. Когда отступать некуда, остается только драться. Ну, или паниковать, но тогда ты растворишься в страхе куда быстрее, чем кусочек рафинада в вулканической лаве. Я – есть. Значит, пока дерусь. Угол надежно прикрывает спину. Мой страх – враг. Реальный. Мой угол – друг. Настоящий. Мой мир гармоничен…

Был бы.

Но мне нужен друг кроме угла. Потому что друг – это и есть человек, который тебе нужен . Не ради чего-то. А просто – нужен, и всё тут.

Друг – это звезда, к которой ты тянешься… и знаешь ведь, что не дотянешься, даже если выучишься ходить по лучу с легкостью канатоходца. И радость твоей жизни в том, что ты стремишься.

Костер. Маленький огонечек, который ты можешь разжечь одним словом, или лесной пожар, который ты можешь умиротворить одним словом. И радость твоей жизни в том, что тебе всегда тепло и светло .

Камень. Опора, помогающая тебе подняться на ту ступеньку, на которую ты самостоятельно нипочем не взобрался бы. И радость твоей жизни в том, что тебя есть кому поддержать.

Отчего же ты думаешь, что звезда светит не для тебя, а просто так? И спрашиваешь: разве нужен костер в жаркий летний день? А камень… будь он проклят, камень, о который ты случайно споткнулся! Друг может быть для тебя всем, чем угодно. Просто – быть для тебя, как ты есть для него. Просто…

В августе падают звёзды. Но куда чаще – яблоки.

Своей звезды я так и не дождалась. Попросила у падающего яблока друга. Настоящего. Такого, чтоб на всю жизнь. И новую сказку в придачу.

Очередное ежегодное реалити-шоу под девизом «Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган» на этот раз грозило быть феерическим.

Во-первых, потому, что в распоряжение активистов молодежных организаций на этот раз предоставляли не какой-нибудь пропыленный актовый зальчик в доме культуры давно прекратившего существование завода, а целый пионерлагерь. И не на один день, а на три. Чтобы, значит, активисты заодно и сосновым воздухом вдоволь подышали, здоровье подправили.

Во-вторых, ожидались именитые гости из столицы. В связи с этим было приобретено не два ящика водки, как обычно, а четыре. Главный организатор мероприятия, Борька Семин, жмурясь от предвкушения, не забывал, однако, выдерживать в разговоре со своим помощником, полноватым добродушным Колей Пономаревым, начальственный тон:

– Ты своим ввинти как следует: пей-пей, а дело разумей! Чтобы не как в прошлый раз.

– Не-е, как в прошлый не будет, – пунцовея то ли от стыда, то ли от радостного предчувствия, клялся Пономарев.

– И это… смотри, чтоб бутылки по дороге не побили. Это ж район, там дороги толком в последний раз еще при Хрущеве ремонтировали, – блеснул историко-краеведческими познаниями Борька. – А главное, чтоб до конца торжественной части никто ни-ни, понял?

– Угу, – с сомнением выдавил Коля.

Лиска молча слушала, делая вид, что углядела за окном что-то донельзя интересное. Борька, конечно, тот еще жук и вечный недруг… но ведь еще и старый приятель, и ржать над ним в присутствии едва знакомого ей мальчишки – не по-товарищески как-то.

– А чегой-то ты ухмыляешься? – догадливо спросил Семин, когда вдохновленный напутствиями Коля укатился руководить погрузкой.

– Дык прикидываю, что я в прошлый раз пропустила, – Лиска фыркнула, перемещаясь со стула на подоконник.

– Значит так, Елизавета, – резко перешел на нудный официал Борька, – мероприятие наше, финансируется по нашей линии, а ты – лицо приглашенное – со всем, оцени, к тебе уважением приглашенное… Так что давай там без дискуссий и прочих революций, а?

– Как получится, – Лиска хищно оскалилась. – Ты ж, Борюсик, меня знаешь, я к тебе со всей душой. И облаиваю от души. Потому что ты, Борюсик, хоть и добрый человек, но чиновни-ик! Ладно, хоть не обидчивый.

– Да иди ты! – Семин неубедительно изобразил праведный гнев. – И не опаздывай, завтра в полвосьмого отправляемся.

– Не надейся! – привычно огрызнулась девчонка.

Депутат облсовета Николай Захарыч Зяпкин славился любовью к молодежи и умением облекать мысли в настолько причудливую форму, что они слету попадали в разряд местных афоризмов.