Евдокия Турова - Спасенье огненное (сборник)

Земли тогда отводились вместе с крестьянами, там жившими: кто попал, тот и стал крепостным графа, кто не попал – остался казенным, то есть государственным, крестьянином. Поэтому в Оханском уезде примерно половину крестьян считали крепостными, а половину – государственными. Конечно, в крепостные не хотел никто. Уж точно, рабы – не мы! Не сам завод пугал мужиков, как иногда думают: вот, мол, дикость-то была! Крепостных гоняли на заводские работы бесплатно, а государственный крестьянин ходил и нанимался, своей волей. И лес ему можно было брать для нужд хозяйственных бесплатно, а крепостные за лес платили. То есть урон от крепостничества был ощутимо материальный. Как и все прочие черты крестьянина-старовера, все его упрямство и супротивство, было от сугубой целесообразности этих людей. Невыгодно было крепостным жить.

Межеванием земель от графов занимался их собственный землемер, состоявший на графском жалованье, некто Пантюшкин. С ним вместе проводил межу «в натуре» и составлял карту крестьянский поверенный. Молодой мужик Логин Викулович Туров, было ему тридцать четыре года. Грамотный: документы сохранили его старательный крупный почерк. Межу провели по речке Сиве (южной) и ее притоку, речке Буть. Эти две речки текут почти навстречу друг другу, образуя на карте прямую линию. Тут и пролегла граница владений Строгановых, а значит, и граница крепостной зависимости. По левому берегу Сивы – крепостные, по правому – казенные крестьяне. На сем составили соглашение, вкопали межевые столбы, провели межевую борозду. Вот в эту межу крепостное российское рабство и уперлось.

И почти сто лет это была не межа, а линия фронта, которую то одна сторона прогибала, то другая.

– Чё мужики собралися, иди-ко спроси, ково имя надо?

Посланная малолетка Марея одной ногой слетала со двора и обратно и доложила, что имя никово не надо, а только охота поговорить с Логином про ихные межевые дела.

И разговор вышел неприятный. У Дементея сын нанимался в извоз в Оханском, в дом управляющего очерскими заводами Строгановых. Дрова возил. А при расчете оказалось, что по новой ревизской сказке он теперя крепостной, никакого расчета ему не будет. Отработал барщину и ступай.

– И ты-де крепостной, и вся семья, и вся ваша деревня с починками!

– Вот сказка новая, вот вашего межевого поверенного собственная подпись. Твоя ли тамока подпись, Логин?

– Чё?!

Логин мужикам крест положил на том, что межу провели по речке, от деревни в десяти верстах. Сам на месте межевал. На том и роспись поставил. Как межевой от крестьянского общества. Однако тятя приказал:

– Распрягай кобылку, парень. Како теперя сватовство, как мы крепостные? Кто за тебя теперя девку отдаст?

– Чё?!

Еле успели Логина за порты схватить – тут же схватился бежать в Оханск. Ты, мол, паря, куды, уж вечереет, заутра сбегашь. Всю ночь Логин провертелся на лавке с боку на бок и затемно убежал в Оханск. Так-то недалеко, верст пятьдесят, да у парня-то еще одно заделье есть. В Троице девка Дарья. Даня. Ох, как девка хороша! По всем деревням слава, така девка уродилася. Ждала, поди, вчерася сватов-то. Одно и дело было: с тятей съездить, благословление принять. И чё теперя ей говорить? Я, мол, крепостной, айда за меня, тоже в крепость?!

Ответ в Троице он получил короткий:

– Управляйся, Логин, за лето. До зимы девке все одно замуж надо. Сам понимай, какой у девки век. Счас сватов много, а глянь – и нет никого. Всему свой час. Посватают – отдам. Вот и весь мой сказ.

И в Оханск Логин чесал так, что босые подошвы дымились.

Но с уездным землемером Пантюшкиным вел себя осторожно. Я, мол, как межевой поверенный от общества, надо сказку поглядеть, запамятовал, где межа идет, а у мужиков споры, драки.

Раз Пантюшкин графским землю приписал, не зазря он это сделал. Ему хоть в шары плюнь. Тем же графским отдаст на конюшню выпороть, да и все.

Пантюшкин с Логином и вовсе разговаривать не захотел. Чё ему Логин, крепостной мужик, никто. Вниз, в прихожую, помощник снес толстую подшивку бумаг, из-под руки дал глянуть. Межа нарисована была совсем не там, где ее провели в натуре мужики. Верст на десять заступили на казенную землю. Это в ширину. А в длину как бы и не на сто. Вот так. Четыре деревни там оказались, в строгановских крепостных, да дюжина починков.

Ясное дело, что Пантюшкин землю прирезал не себе. И да же не графьям. Графьям как раз про прирез и не сообщили. Зачем же им ссориться с казной? Графский управляющий Мезенгель этот ломоть себе отвалил. Как же не поживиться? Лес продавать, подати с мужиков собирать… Милое дело! Для графьев мужики – в казне, для казны – графские. А они не в казне, мужики-то, и не у графьев. Промежду них, в нашем кармане.

Подпись, как углядел Логин, действительно была, но писана не его рукой. Помощник захлопнул книжищу, без интереса глянул на Логина и повернулся к нему спиной. У него не было и малейшего сомнения в том, что мужик посмотрел на все, как баран на новые ворота. Как мы вам нарисуем, так вы и жить будете. Вот так примерно говорила бы его спина, если бы снизошла до разговоров.

Из уездного города Оханска Логин брел высоким камским берегом, мимо Троицы-села, не заходя. Завернул на Гляделку. Так у нас высокие места называют: Гляделки, Гляденова. Синели закамские дали, река еще не унялась после весеннего разлива. Бесконечной сизой лентой она плыла в громадной чаше своей поймы. Утопал в синеве сумерек исток этой ленты, закатным золотом плавился исход. Про каждую Гляделку говорят, что именно тут и сидел со своими думами Ермак. Посидел и Логин. Тоже было о чем парню подумать.

Возле Сосновы пошел тропочкой рядом с Сибирским трактом. Мягкая под ногой вилась тропочка, прямо под березками, которыми тракт обсадили. Еще в Екатеринины времена.

В Перми находит Казенную палату, пишет заявление, что никакой полюбовной сказки он графьям не заверял, его подпись подделана. Неделю в Перми жил, но своего добился. В губернском городе сильно опасались крестьянских волнений. Громадный край, величиной с иную европейскую страну, в одночасье ушел под графьев. Записали мужиков в крепость, с чадами, домочадцами и всем добром. И графские прислужники, пользуясь случаем, уже и добришком норовили торговать, и людишками. Народ начал утекать в Сибирь.

Перемского кержака упертого, его ведь не нагнешь. Он от земли этой суровой умеет взять и пропитание, и одежду. Дом и мельницу по ставит. Вместо любого голого места – и рожь насеяна, и ребята наделаны. Чё ему, мужику, графья-то? Да пошли оне… Сибирь большая.

Угрюм перемский мужик. Навык по лесам сидеть, от разбойничков своей силой обороняться. Тронь его – он тебя на вилы. Тут только спичку поднеси – полыхнет! Поэтому Казенная палата, обязанная надзирать за казенным имуществом, решение суда уездного отменила.