Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон

Кивнула Катя: до нее дошел смысл гадания!

– Ясно. Это дядя и племянница. В смысле, сын и внучка…

Тоня глянула на Катю с уважением:

– Оригинально трактуешь. В общем, все будет хорошо. Ну, честно – лучше не бывает.

У мамочки Алеси, которой гадали чуть раньше, пронзительно зазвонил телефон.

– Да? Слушаю тебя… Да что ты… Мама, говоришь? Но я вообще-то знала. Откуда? УЗИ показало!

И начала смеяться. Увидев, что все на нее смотрят, объяснила:

– Чудо какое-то! Муж сказал, что его мама денег добавила, завтра он едет кредит оформлять на новую машину…

– А? Говорила же я! – Тоня-Таро торжествовала победу. Не прошло и пяти секунд, как к ее кровати дружно устремились остальные мамочки…

Владимир Николаевич Бобровский собирался уходить домой, неторопливо шел по коридору отделения и, как Мороз-Воевода, обходил владенья свои.

Какая-то мамочка вела запоздалый разговор с мужем, прислонившись к стенке…

Дверь, ведущая в палату, полуоткрыта…

Прокофьевна, стоящая возле палаты Нины, тихо переговаривалась с медсестрой Светой.

– Эта Несмеяна, из одиннадцатой палаты, доплакалась-таки до спазмов… Успокоительное капаем теперь. В отдельную положили.

– Да уж, капризуля – так капризуля, – неодобрительно проговорила Прокофьевна. – Чуть что: где завотделением?… То – не так, это – не этак. Муж не угодил, мать плохая… Всем недовольна, весь мир против. Ну, и что?

– Что-что? Прокапаем, может, плакать перестанет…

Прокофьевна с осуждением покачала головой:

– Вот бывают же такие девки крученые, честное слово…

Нина услышала этот разговор и нахмурилась: портрет Несмеяны – это вылитая Катя. Она встала с кровати, надела тапочки и пошла, набирая скорость, в палату Кати. Заглянула в нее.

А та как раз переворачивалась на другой бочок. Темный силуэт в дверях привлек ее внимание:

– Нина, это ты?

– Я, – она стояла против света. Но даже по голосу было ясно: улыбается.

– А чего ты пришла? – справилась Катя.

Нина подошла поближе и, не дожидаясь разрешения, села на кровать к Кате:

– А я услышала, что капризулю какую-то под капельницу положили, со спазмами… Не дай бог, думаю, Катя…

Катя поуютнее легла на своей кроватке:

– Нет, все в порядке со мной. Иди, спи.

– Пойду, – сказала Нина, подоткнув ей одеяло, – пойду.

Катя вдруг ясно вспомнила это ощущение, когда мама так же подтыкала одеяльце и еще целовала ее на ночь. Нина в матери никак не годилась, но Кате почему-то очень захотелось, чтобы сейчас ее, как маленькую, поцеловали перед сном. Но слова на эту тему никак не рождались, да и чувства-то еще не совсем определились… Поэтому Катя сказала только вот что:

– Завтра к тебе зайду, хорошо?

– Ладно… Спокойной ночи… – ответила Нина.

Перед тем, как ей плотно закрыть за собой дверь, Катя спросила:

– Как там наш дядя?…

И Нина засмеялась:

– Самых честных правил! Постараюсь, чтобы не занемог…

– И я тоже постараюсь… – ответила Катя, уже засыпая…

Тревожная Галя, кровать которой была прямо напротив выхода, не спала и смотрела в коридор. К руке была присоединена трубка, стояла капельница…

Мимо проходил Бобровский, хотел прикрыть дверь, но заметил, что Галя смотрела на него. Вздохнул, зашел в палату, присел на край ее кровати…

– Ты почему не спишь? Малышу твоему пора отдыхать.

– Владимир Николаевич, спасибо вам, – Галя всхлипнула, Бобровский напрягся, – за то, что вы есть, спасибо.

– Ну что ты! Давай засыпай. Мне еще в приемный покой нужно спуститься… Все, спи, Галя… Нет, нет, не плачь… – чуть ли не прикрикнул он, заметив, что Галя начала тихо плакать.

– Нет, правда. На меня дома вот, как вы, никто не смотрел.

– Это как же, Галя? – усмехнулся Бобровский.

– C состраданием…

Все. Терпение кончилось. Сейчас начнет себя жалеть, до слез… И Владимир Николаевич начал сеанс психотерапии:

– Ну, ты скажешь. С состраданием. Начнем с того, что сострадать тебе нечего. Радоваться нужно: будешь мамой, как только малыша в руки возьмешь, все твои проблемы и переживания испарятся, ты их перестанешь замечать. Главным будет он! А мама с мужем помирятся, малыши, они, знаешь, какие народные дипломаты!.. Всех мирят.

Галя все же пустила новую партию слез:

– Вы просто сами не знаете, какие у вас глаза. Вы добрый, вы заботливый, вы все понимаете. С вами так спокойно…

Каким-то шестым чувством Бобровский понял: сейчас последует признание в любви. Встал, направил стопы на выход:

– Вот и славно, а теперь спать.

Бобровский вышел, тихо прикрыл дверь палаты Несмеяны…

Наташа и Сосновский долго препирались, как им добираться до Наташиного дома: в метро с пересадкой или в такси. Из соображений экономии, надо было бы ехать в метро. И именно поэтому Сашка вызвал такси к подъезду клиники, а вот сейчас они почти приехали по нужному адресу…

Наташа руководила водителем:

– Теперь направо. Восьмой подъезд. Здесь остановитесь, я выйду. Спасибо! До завтра, Саша!

Сосновский споро выскочил из такси и открыл дверцу с той стороны, где сидела Наташа.

– Приехали… Выходи, пожалуйста, Наташа. – Саша набрал полную грудь воздуха и сказал громко и торжественно: – Выходи за меня замуж, Наташа!

Наташа замерла: сидела, не шевелясь. Посмотрела на Сашу. В наступившей тишине было слышно, как тикает счетчик такси и пыхтит недовольно таксист.

Он-то и прервал молчание:

– Ну, вы даете, ребята!.. Заказ свадебного лимузина 222185, круглосуточно. Горько, что ли?

Машина развернулась и, в нарушение действующих правил, празднично посигналила на прощанье. Саша и Наташа стояли у подъезда, обнявшись.

Доктор Бобровский сидел за столом в своем кабинете и говорил по телефону «специальным» шпионским голосом.

– Юстас – Алексу. Строго секретно, весьма срочно. Повторите маршрут следования!

В трубке раздался прелестный женский смех, а затем:

– Да, шеф! От объекта номер 1 «центральный вход», двигаюсь строго на юго-запад. Пятьдесят шагов. Так… У объекта номер 2 «гардероб» называю пароль: «Бобровский».

Бобровский спросил строго:

– Отзыв?

– «Проходите, пожалуйста!» – засмеялась женщина.

– Не перепутайте! Затем?… – сторожил Бобровский.

– Ничего я не перепутаю. Конечный пункт – объект номер 3, с конспиративной вывеской «Заведующий отделением патологии Бобровский В. Н.». Так?

Бобровский хмыкнул:

– Именно так: Бобровский В. Н.! Даю вводную: передвигаться только в спецодежде. Цвет – белый. Это важно! Повторите!..

…Разговаривая по телефону, Кира Алексеевна собирала большую сумку с едой, термосом, теплым свитером…

– Связь прервана? – спросил Бобровский.

– Ни в коем случае! – закричала Кира. – Стучу условным стуком, открываю дверь объекта номер 3, вхожу. Говорю: «Владимир Николаевич, разрешите полить цветы и вымыть пол! У вас урна полная!»