Анатолий Приставкин - Синдром пьяного сердца (сборник)

– Она тебе труды Ленина откроет… – заверяли мы.

По каменистым ступеням сада, мимо цветущих деревьев кураги и алычи, спустились мы вниз, под горку, туда, где начинался Судейский переулок, полукружием выводивший нас на улицу Морскую, короткую, но всегда продуваемую ветрами… И далее, прямо к берегу моря. А уж тут, на набережной, располагались разные кафешки и забегаловки, в которых кроме свежих, еще тепленьких, только из печи, эклеров подавались крымские, в разлив, марочные вина, всяческие портвейны («Магарач», «Ко-кур», «Солнечная долина», «Пино-Гри») и мускаты, а среди них, конечно, такие знаменитые, дорогие, как «Красный камень»…

В ту счастливую пору, когда еще не догадались бороться с алкоголем, а о сухом законе знали лишь по американским фильмам тридцатых годов, вина было в Ялте – залейся… На рынке, в бесконечных рядах, куда привозили и молдавские вина, в магазинах, погребках, распивочных и, конечно, тут, на набережной, где продавали прямо с тележек, разливая из конусообразных колб, в которых обычно продают соки.

Граненый стакан на сто пятьдесят граммов (в него, при ловкости продавца, могло войти и двести) стоил копеек сорок, да в придачу прилагался леденец, именуемый здесь «долгоиграющим»… И под такую емкую закуску, посасывая да прихлебывая винцо, можно потребить не один стакан…

– Стакан налейкум? – шутили наши гости из Ташкента. И сами себе отвечали: – Налейкум два стакана!

Прогуливаясь по набережной и переходя от тележки к тележке, от ларька к ларьку (этапы большого пути) да в компании, можно было незаметно для себя прилично нагрузиться, что мы иногда себе и позволяли. А иногда и чаще, чем «иногда».

Хочу еще прояснить то, что здешний портвейн хоть и был дешев, но не был обычным портвейном; местные «пивцы» давно засекли: под этим названием в торговлю поступали разные некондиционные марочные вина от здешних заводов.

Ну а если пить основательно, можно присесть в какой-нибудь «Тавриде», что мы и сделали. Сдвинули два столика, покрытые белыми скатертями, не клеенками, а чистоплотные официантки, которые сразу возлюбили Поленова, принесли нам с улыбочкой, как самым родным, все, что мы захотели.

Забыл упомянуть, что Поленов пришел не один, а с красоткой, курносой, светленькой, небольшого росточка, но складненькой, она прямо-таки была влюблена в своего развеселого спутника и не сводила с него сияющих глазок… Нас она едва замечала.

В какое-то мгновение стол наш заполнился сладостями и марочными винами; Поленов же подливал и был неистощим на тосты… Так что поход в город затянулся, и мы опоздали на ужин.

Возвращались поздно, и рядом со мной оказалась парикмахерша Люда, тихое создание, неприметная, ненавязчивая и, по-видимому, больная. Уже после Ялты Поленов частенько у нее останавливался, наезжая в Москву, и жил у нее, и пил, и спал… И она безропотно его сносила. Его же, кажется, смущала эта связь, и он старался о Люде всуе не упоминать, а при случае отшучивался, мол, девка-то всем хороша, но уж больно костиста!.. Года через два она умерла от сердца. Было ей около тридцати. Она, оказывается, знала, что обречена. Но об этом никогда ни словечка.

Сейчас она с трудом поднималась в гору, цепляясь за мою руку.

Та же дорога, только в обратном порядке: Морская, Судейский переулок и долгие ступени наверх, через сад, с белеющими в сумерках цветами и деревянными скамейками, где мы останавливались передохнуть.

Зашел разговор о Поленове – сам-то он успел ускакать вперед, – о том, что человек он, по-видимому, легкий и умеет красиво угощать и выпивать…

– Угощает… Это правда… – сказала Люда, хватаясь за грудь и передыхая через каждое слово. – Но сам-то… Ни-ни…

– По-ле-но-ов?

– Да, не пьет он, – повторила Люда и облегченно вздохнула. Видимо, отпустило. – Ему и нельзя пить. Разве вы не знали?

– Но… Он так… угощал?

Она пожала плечами. Предложила передохнуть.

Мы присели на влажной скамейке. И тут я услышал презанятную историю, которая произошла на Дальнем Востоке, где служил Поленов. А числился он, по словам Людочки, образцовым командиром корабля, имел боевые награды за борьбу с нарушителями территориальных вод, чаще японскими рыбаками, а еще был знаменит как артист: и пел, и декламировал, и всякие там концерты и стихи… В общем, был на плаву, всеобщий любимец.

А тут подоспела у них в подразделении круглая дата. Известно, юбилеи у нас обожали: к ним пристегивали и премии, и повышения, и награды… И был задуман командованием необыкновенный сабантуй, с выездом офицерского состава на природу, на какой-то остров, подальше от чужих глаз.

Запас спиртного сосредоточили у Поленова на корабле. Закуска «плыла» отдельно. Но в канун праздника, так случилось, объявили штормовое предупреждение, и все суда, в том числе и Поленова, вышли на рейд. Да встали. И простояли там несколько суток.

С этого и началось.

Тревога оказалась ложной, а шторм если и случился, то лишь на корабле у Поленова. Когда на берегу хватились да стали вызывать по рации, с судна ни на какие сигналы не отвечали.

Некому было отвечать.

Расследование показало, что за время ожидания на рейде командой, очень малочисленной, был потреблен весь юбилейный запас вина, рассчитанный, по-видимому, на сотни человек: водка, шампанское, коньяки… Белые и красные вина… И пиво тоже.

Во всю мощь уже свирепствовал сухой закон (какой-то по счету), и любая граммулька захудалого сучка доставалась людям с боем. Это не японцев ловить, тут героизм особого свойства нужен.

Однажды в Переделкине зашел я в универмаг купить зубную пасту. Встал в очередь, но давали одеколон, по два флакона на человека, очередь штурмовала прилавок, и продавщица без разговоров сунула мне в руки два флакона цветочного одеколона. И я взял, ибо выяснять, почему мне нужна зубная паста, когда остальным одеколон, было небезопасно. Озверевшая толпа могла бы избить.

Поленов как-то упомянул, что морячки из его команды во время дежурств вылавливали в море японские бутылки, чаще из-под виски. Пахли они, конечно, только морскими водорослями… Но ведь так хотелось! И – молились: «Господи, преврати ты море Охотское – в водку «Московскую», утоли ты душу матросскую!»

Он услышал. На судне, как в волшебном сне, появился винный склад, о котором и мечтать не могли. Поперву взяли несколько бутылочек, для пробы. Не хватило. Взяли еще… А там уже пошло без счета…

Как говаривали в старину многоопытные предки: вали кулем, посля разберем! И валили. И валились… Те, кто не мог передвигаться на своих двоих, ползли к складу по-пластунски, наливались лежа, а посуду швыряли в море, чтобы хоть раз заносчивые японцы тоже понюхали, чем же пахнет русская гульба!