Тамара Кандала - Такой нежный покойник

Негласные законы, эзопов язык – Россия, теперь уже ельцинская, по-прежнему была полна тайных смыслов и значений, которые только чуть сместились по отношению к предыдущим, советским. Теперь «тайны» были, как правило, экономическими, а не политическими, а люди, вместо диссидентов, бытовых антисоветчиков и циничных прислуживающих шкурников, делились на «допущенных» и «чужих», на тех, «кому можно», и на остальных.

Лёшин тесть принадлежал к первой категории – он был из первого круга допущенных.

– Я хочу сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться, – начал он фразой Дона Корлеоне из «Крёстного отца», который они смотрели всей семьёй в просмотровом зале Госкино в Гнездниковском переулке, известном всей «элитной» Москве месте просмотров ворованных американских фильмов.

– А именно? – насторожился Лёша.

– Хватит тебе дурака валять. Журналюг и без тебя хватает. Пусть Вера этим балуется – одного писаки на семью достаточно. А для тебя найдётся кое-что получше. Реальным бизнесом будешь заниматься. Пора деньги делать. Серьёзные. У тебя семья, сын. И время сейчас самое подходящее.

– Но я ведь ничего не умею, кроме как писать. И в бизнесе ничего не понимаю.

– Научишься, – было ему твёрдым ответом, – не боги горшки обжигают. Нужен свой человек во главе предприятия. Дело уже начато. Принимает размах. Крыша, как ты догадываешься, серьёзная. Перспективы тоже.

– А что за дело-то?

– Строительство.

– Но я же в этом ни бум-бум.

– А тебе и не надо. Этим специалисты займутся. А ты будешь моей головой и руками. Мне самому светиться пока рано. Нам с тобой останется толко сливки снимать.

Необходимые детали Вадим Михалыч поведал ему за пару часов, которые они провели за столом.

– Деньги – это шестое чувство, без которого остальные пять бесполезны, – закончил начитанный тесть цитатой.

– А как же?.. – попытался было защитить профессиональную и личную гордость Лёша.

– А НИКАК! Ты должен участвовать в семейном бизнесе. А свою гуманитарную ерунду оформляй вон в книжки. Глядишь, и напечатаем, было бы крови и секса побольше, сейчас ведь всё можно – пользуйся. Но лучше под псевдонимом.

– А подумать можно?

– А тут и думать нечего, – подвёл итог тесть.

Из «Пекина» Алекс вышел уже в новом качестве – руководителем совместного предприятия – строительной компании с немалым уставным капиталом.

Трёхэтажный особняк, в котором разместились руководство и секретариат, откупленный за бесценок у правительства Москвы, находился недалеко от площади Восстания. Это было удобно – жили они с Верой неподалёку, у Никитских, и Лёша мог по нескольку раз в день забегать домой, проведать Тимку. У мальчика хоть и была хорошая няня (дальняя родственница Вериной мамы, выписанная специально из деревни), смышлёная, чистюля и надёжная во всех отношениях Галя, Алекса ни на минуту не оставляло смутное беспокойство за сына.

Через год Алекс стал, что называется, богатым человеком.

Через три – очень богатым, пусть на тот момент только по российским меркам.

Они с Верой построили себе дачу недалеко от её родителей, приобрели приличную машину и уже присматривали новую квартиру, побольше.

Тимофею исполнилось три года.

Лёша первым заподозрил неладное. Мальчик был не такой, как все. Он почти никогда не смеялся, разговаривал, в отличие от вечно что-то лепечущих малышей, мало и неохотно, на близких реагировал вяло. И игры у него были странные – игрушками он не интересовался, зато мог часами напролёт открывать и закрывать дверцы шкафа, выдвигать и задвигать ящики комода. В эмоциях его преобладали крайности – Тима или истерически рыдал, или впадал в прострацию, из которой его вывести было очень непросто. И самое тяжёлое, с ребёнком невозможно было встретиться глазами – он свои прятал и отводил.

Начались походы по врачам. Его осмотрели с полдюжины ведущих детских специалистов – психиатры, невропатологи, даже нейрохирург. Никаких явных отклонений не нашли. Сошлись на том, что это странности роста – мальчики часто развиваются скачкообразно, поэтапно; через пару лет выровняется, пообещали врачи. И ошиблись. С каждым годом неадекватность сына становилась очевидней.

Когда Тиме исполнилось пять лет, Лёша повёз его в Израиль, показать тамошним врачам. Говорили, что медицина там достигла невероятных успехов. Да и русскоговорящих врачей было сколько угодно, что в их случае было немаловажно.

Там-то, с неотвратимостью падающего топора, и прозвучал страшный диагноз – аутизм.

– Господи! За что это наказание?! – не удержался Лёша. – Что может быть страшнее больного ребёнка!

– Его потеря. – Врач смотрел на Лёшу с жалостью, смешанной с лёгким презрением. Он был маленький, с тонкой шеей и большими оттопыренными ушами – вот-вот взлетит, – сам похожий на ребёнка. – Больных детей нормальные люди любят больше, чем здоровых. А ваш ребёнок не болен, он просто не совсем такой, как все. И вообще правильность словосочетания «страдающий аутизмом» весьма сомнительна. В некоторых случаях куда более уместно «наделённый аутизмом». Вы слышали, например, об этом чёрном парнишке, который по памяти с одного раза написал панораму Нью-Йорка, увиденную с воздуха? Из аутистов.

– В России такие дети считаются пожизнен ными инвалидами. К ним и относятся соответственно.

– Россия, как известно, родина слонов, – совершенно серьёзно заметил лопоухий доктор. – А знаете, сколько аутистов работают у Билла Гейтса в Силиконовой долине? Они, как правило, прекрасные математики, абстрактное мышление у них могучее, проблемы же у них на эмоциональном уровне. А может, это и не проблемы вовсе, а обыкновенная защита организма от несправедливости мира, от человеческого несовершенства? Может, в этом их сила, а не слабость? Конечно, пока они растут, родителям приходится ограждать их от многого, в том числе от агрессивности окружающих – люди не любят «других», они им подозрительны. Вырастая, такие дети, как правило, неплохо адаптируются. В цивилизованных странах, конечно.

Вернувшись, Лёша изучил всю имеющуюся на эту тему литературу, все последние исследования в этой области и не нашёл ничего обнадёживающего. Болезнь (в России аутизм квалифицировался как болезнь, а аутисты приравнивались к детям-трисомикам, т. е. с синдромом Дауна) была неизвестного происхождения. Характеризовалась нарушением передачи полученной информации от одного звена к другому и её последующей обработки. Сигналы, которые передавались от органов чувств в кору мозга, разрушались и искажались где-то по дороге, и мозг оказывался не в состоянии их правильно воспринять и интерпретировать. Особенно это касалось области эмоций – отсюда и холодность таких детей, и отказ подчиняться каким бы то ни было правилам. То есть полная асоциальность поведения. И затронуты этим недугом восемь мальчиков на одну девочку. Никаких специальных лекарств не существует, а лечение нейролептиками, прописываемое некоторыми специалистами, только усугубляет ситуацию, превращая ребёнка практически в овощ.