Тамара Кандала - Такой нежный покойник

И потому у кого-то может быть демократия, страна равных возможностей, диктатура, социализм или олигархия, а у нас один государственный строй на все времена. И строй этот – ПизТец. У кого-то кризис, экономическая депрессия или сырьевая катастрофа, а у нас всё он, родимый, ПизТец. «Ну, что у нас в экономике? – «Да пизТец!» У кого-то царь, король, император, президент, премьер, парламент или сенат, а у нас персонифицированный ПизТец на троне. И как бы он на рожу ни выглядел и как бы ни назывался, должность его и суть все те же – пизТец. «Ну как тебе новый президент?» – «Да пизТец!» У кого-то землетрясение, наводнение, ураган, тайфун, смерч, а у нас – опа! – опять он! И мы его именуем уже чисто для статистики – Чернобыльский пизТец, ну, или там Курский ПизТец, ПизТец на Дубровке – чем страшнее, тем привычней, роднее. Ведь внутри всегда знаем, что это всё тот же, родной ПизТец заходил. «Ну что там опять случилось?» – «Да пизТец!» Мы его всегда ждём и не удивляемся и даже говорим удовлетворённо: «Ну, давно пора было. Я ж говорил, что он вот-вот придёт!» И будь у него хоть истинно арийское белесое рыло, хоть монголо-татарское немытое мурло, хоть иудейский коварный профиль, не говоря уж об исламистском фанатичном огне в глазу, мы его узнаём сразу и безошибочно. «А, это ты, родной, опять пришёл? Ну заходи, хули… Какой ни есть, а свой, привычный».

Я вообще не понимаю, почему б нам не переименоваться из России в ПизТецию. ПизТец Советских Республик (ПСР), например. Ну, или ПизТец Независимых Государств (ПНР). Ну, или просто Великий ПизТец От Моря До Моря – это кому пафосу не хватает.

Или, например, на бытовом уровне – русский человек читает инструкцию только тогда, когда точно понял, что всё, пизТец, сломал…

Короче, даже пизТец у нас с чубинкой и епунцою, этакий мудаун, и глаза в перекрестии.

У нас его, родимого, даже курят – такой смешанный пизТец с ментоловой добавкой: не только по голове бьёт, но и по главному органу, от того и с демографией пизТец.

К тому же он у нас каждый год – переломный. Так и ходит, бедный, всё время в гипсе – ПизТец Переломный.

И живём мы тут в Великом ПизТеце, и на великом могучем пизТецком языке обсуждаем свои скорбные пизТецкие дела – пизТим, то есть. «Пиздеть – не мешки ворочать», – гласит грубая, как медведь, русская пословица. Но мы не только пизТим – ещё и пИздим много, где кто может, практически всю страну уже распиздели – «а чё, всё равно ПИЗТЕЦ».

И на каждый вопрос: «Ну, как жизнь?», заданный произвольно выбранному сопиздецнику, гарантированно получишь ответ: «Да пизТец!»

А российское счастье определяется простой формулой – последний ПизТец кончился, а новый ещё не начался.

А вообще-то, наш ПизТец – готический, кошерный, гламурный и фэншуйный – плавно переходит в АПОКАЛИПСЕЦ [2].

На самом деле текст этот был никакой и не прикол, а просто чистосердечный вопль экзистенциального ужаса пред разверзшейся и неожиданно осознанной бездной.

Сенька написал, что «перл» перевели на английский и размножили на двух языках; он теперь висит в кабинете у шефа, в местной забегаловке и ближайшем баре.

Лёшка решился наконец всерьёз засесть за компьютер – книга не книга, а руки и голову будет чем занять.

Он очень быстро понял, что фольклором отделаться у него не получится – материал сопротивлялся. Получались несколько рваные политические хроники, свои и собрата-журналиста, не совокупившегося с властью и по этой причине выпавшего из обоймы.

«Все говорят о заговоре… Никакой заговор, включая жидомасонский, в этой стране невозможен – некому исполнять», – начал он.

И дальше о том, что бедная Россия только выбралась из говна на тонкую корку и тут же принялась окапываться (это в говне-то) – продолжать движение в сторону дальнейшего отчуждения России и русских от человечества. Типа, встаёт с колен так, что все мениски повылетали.

То есть страна ощерилась, ощетинилась, стала копить злобную слюну и искать врага, в которого можно было бы смачно плюнуть.

Ну, вечная ненавистная парочка – евреи и Америка – всегда была наготове, но теперь прибавилась и ещё одна категория, совсем уж удобная, потому как, в отличие от первых, абсолютно не защищённая – несчастные гастарбайтеры со всего бывшего СССРа. Узбеки, таджики, киргизы и иже с ними приезжали в столицу на самые тяжёлые работы, чтобы как-то прокормить свои семьи в обнищавших донельзя бывших республиках. Работодатели обращались с ними даже не как с рабами – как со скотом. Забитые, в одинаковых китайских куртках для чернорабочих, готовые на всё, они стояли вдоль дорог, ведущих на все известные стройки, кучковались вокруг базаров, обустраивались в каких-то дырявых сараях и предлагали себя в любом качестве.

Ими как практически бесплатной рабочей силой пользовались наниматели всех мастей. Звали их исключительно чурками, чучмеками и черножопыми, но тем было не до обид, они привыкли и откликались. И всё равно их ненавидели.

За что? За то, что им хуже и страшнее опущенного русского населения? За то, что выполняли самую грязную работу? Как же мерзопакостно русский человек устроен…

Лёша мучительно размышлял о том, до какой степени может дойти человеческая адаптивность. В чём проблема – в конкретных свойствах политического режима или в омерзительной человеческой природе? Как далеко должна зайти мерзость, чтобы восстал лично он, Лёша? Или сосед Тютькин? Вспоминались родители с послесталинскими травмами. Всё понимающие и, тем не менее, работающие на поднятие обороны этого Молоха, пожирающего своих детей.

Кстати, в обществе вдруг, как чирей на ровном месте, выскочила эта тема – Сталин.

Откуда, из каких глубин народного подсознания всплыл этот монстр, можно было только догадываться. Ведь новое поколение порой толком и не знало, кто это такой, путая его то с Лениным, то с фольклорным Хрущёвым, а то и вовсе с каким-нибудь Джеком Потроши телем.

У Лёшки лично тоже был вопрос, и не столько к Сталину, сколько к народу. С сухоруким полуграмотным бандюганом всё более менее ясно – абсолютная власть сделала из него параноика в медицинском смысле слова. Или, наоборот, параноик вообразил себя Богом. Результат для личности один и тот же. А для подданных? Непонятно, что или кто превратил это ничтожество в абсолютного реального и действующего Гения Зла. Как такая огромная страна позволяла себя насиловать больше тридцати лет ублюдку, превратившему её в стадо мычащих от любви и страха баранов? Где была её интеллигенция? Где были её герои, наконец? Ведь отважные шли на смерть и по менее серьёзному поводу. А тут речь шла об уничтожении монстра, спасении страны, народа, в какой-то степени – мира! Ни одного заговора за все эти годы. Ни одиночки, готовой пожертвовать собой ради великой цели. Как случилось, что никто из его ближнего круга, ни один из тех, кто умирал от страха за себя и свои семьи, кто был унижен публично множество раз, проводя с тираном почти каждую ночь за одним столом, не воткнул ему вилку в горло? Или остов разбитой тут же бутылки – в рябую рожу? Ведь он измывался над ними безобразно, самым омерзительным образом, и каждый из них понимал, что, несмотря на все проявления преданности, может быть уничтожен в одно мгновение, одним росчерком его пера.