Владислав Кетат - Дети иллюзий

Монолог спутницы внезапно прерывается. Взгляд её сощуренных глаз фокусируется на точке, расположенной где-то справа за моей спиной. Поворачиваю туда голову, но не замечаю там ничего достойного внимания, только голую стену.

«Зависла, – думаю я, – со мной такое тоже бывает…»

– …но больше всего Аньку оскорбляет, – заканчивает свою мысль, неожиданно пришедшая в себя Татьяна, – что она – дама с университетским дипломом – вынуждена работать секретаршей.

– Ну, тут я бы на её месте не особенно беспокоился, – вставляю я, – Иосиф Виссарионович тоже был секретарём.

Наш столик освещает Татьянина улыбка:

– Зачё-ё-ёт…

– А вообще, в её возрасте такие закидоны простительны, – говорю я после паузы, чтобы закрыть тему. – Она же ведь нас с тобой младше?

Татьяна морщится, будто ей в стакан с картошкой какой-то шутник положил чёрного перца, и она только что его нашла.

– Анька косит под девочку, поэтому и пользуется нездоровой популярностью среди мужчин среднего и очень среднего возраста. На самом деле она старше меня почти на год.

«Почти на год» Татьяна произносит так, что слышится: «почти на десять».

– Да, девушки любят поиграть на педофильских струнах мужских душ, – неосторожно замечаю я, о чём сразу жалею.

Татьяна усмехается:

– Нечего до пенсии таскать в себе образ девочки, отказавшей в детском саду, тогда играть будет не на чем. А то вас на нормальных баб силком не затянешь.

Эта её фраза меня задевает. Мне хочется заступиться за весь мужской род, сказать что-нибудь женофобское, но в результате вступаюсь только за себя:

– Спешу напомнить, что я пришёл на свидание с тобой, а не с Аней, а единственная девочка, которую я помню по детскому саду, была выше меня на голову и похожа на Брежнева. И это я отказал ей, а не она мне.

На мою спутницу это признание действует странно. Она мерит меня хитрющим взглядом, будто секунду назад ей открылась какая-то страшная тайна относительно меня.

– Ладно, не обижайся, – говорит она примирительным тоном. – Раз уж мы заговорили об Анькиной шизе, скажи, как ты относишься ко всей этой серебряновековой шушере?

– К сифилитичным неврастеникам, накокаиненным альфонсам, педикам и их экзальтированным шлюхам? – уточняю я.

– Именно.

– Я им завидую.

Татьяна внимательно смотрит мне в глаза, потом накрывает мою ладонь своей:

– Это я и хотела от тебя услышать.

Остаток вечера проходит спокойно. Мы, не спеша, заканчиваем трапезу, одеваемся и выходим на воздух, где из-за снега не видно входа в метро, а сугроб вдоль тротуара стал таким огромным, что его смело можно использовать в качестве бруствера.

– Вот это да! – говорю я. – Видно подушка-то была ого-го!

– Проводи меня, пожалуйста, до дома, – не обращая внимания на мою плоскую остроту, просит Татьяна, – так будет романтичнее. Только дальше порога я тебя не пущу, идёт?

– Идёт, – соглашаюсь я. – Честно говоря, я и не рассчитывал.

– А зря, – говорит Татьяна тоном учительницы, – надо всегда замахиваться на невозможное.

– Учту. Как тебе сегодняшний вечер?

– Как тебе сказать, – вздыхает она, – мы же хотели приобщиться к русскому искусству, а получили американский фаст-фуд.

– Чему ты удивляешься, – также на выдохе говорю я, – мы с тобой живём в стране, по большому счёту, променявшей вообще всё на американский фаст-фуд, в том числе и искусство.

Татьяна невесело улыбается:

– Принеси мне в следующий раз то, что ты пишешь. Хорошо?

Я машинально киваю и зачем-то спрашиваю:

– А следующий раз будет?

– Будет, дурачок, конечно, будет, – смеётся Татьяна и за грудки притягивает меня к себе.

Я наклоняюсь, и наши губы, хранящие ароматы того самого фаст-фуда, встречаются. Аккуратно беру Татьяну за плечи и прижимаю к себе. Поцелуй длится, пока меня ни толкает в спину случайный прохожий.

– Нашли место… – слышу я сзади раздражённый голос.

Я отрываюсь, чтобы ответить, но Татьяна возвращает меня в исходное положение.

– Не связывайся, – тихо шепчет она, – здесь интереснее.

Прерванный поцелуй продолжается. По-женски закрыв глаза, я крепко обнимаю мою спутницу и буквально впиваюсь в неё губами. Татьяна не сопротивляется, напротив, прижимается ко мне всем телом, обвивая руками мою шею. Неожиданно я начинаю понимать, что нахожусь совсем в другом месте, возможно, на другой планете, или в другом измерении. Вокруг нет ничего, кроме меня, её и того, что высшие приматы называют…

– Ну ладно, для первого раза достаточно, – слышу я извне прерывистый Татьянин голос.

Открываю глаза и вновь оказываюсь в зиме, под снегом, стоя между «Макдональдсом» и входом в метро «Третьяковская».

– Пойдём, – говорит Татьяна с улыбкой, – а то нас тут снегом завалит, как полярников.

Нехотя размыкаю объятия. В голове шумит почти как после двух-трёх бутылок пива.

– Тань, ты знаешь, я, кажется…

– Потом расскажешь, – прерывает меня она, настойчиво дёргая за рукав, – идём…

Не в силах продолжить то, что начал, киваю, и беру Татьяну под руку.

Кое-как форсировав сугроб и прорвавшись сквозь завесу летящего абсолютно со всех сторон снега, мы спускаемся по скользким ступеням в тёплые объятья московского метрополитена.

Раньше, то есть когда я жил с родителями, мне очень хотелось жить так, чтобы не знать, что такое утро. Просыпаться к обеду, завтракать в кафе, заниматься чем-нибудь (типа, работать) до вечера, а с наступлением темноты валить куда-нибудь, где потно и пьяно, душно и шумно или темно и тихо. Без разницы.

Когда я съехал, мечта трансформировалась в прямо противоположную. Я понял, что, на самом деле, утро – самое прекрасное время дня, когда ты, ровно, как и вечером, предоставлен самому себе, и сознательно вычёркивать его из своей жизни есть страшное преступление, расплата за которое – сама жизнь. Поэтому теперь я встаю как можно раньше, варю себе кофе, и потом долго сижу на кухне, размышляя о том, о сём, пописывая или почитывая что-нибудь. Есть ещё такой вариант: выйти из дома на час раньше и засесть в каком-нибудь кафе обязательно у окна и, попивая кофе с вроде как круассаном, глазеть на бегущих снаружи прохожих, попутно занося гениальные мысли в записную книжку.

Сегодня я выбираю вариант с кафе. И хотя сильно заранее из дома выйти не удаётся, и свободного времени образуется не так много, из метро «Калужская» я выхожу в противоположную, относительно работы, сторону. Дело в том, что подходящих кафешек в районе метро просто нет, зато чуть подальше в центр по «Профсоюзной» есть советского образца гастроном с бакалейным отделом, где под видом кофе по гранёным стаканам разливают что-то коричневое из алюминиевого чайника. Не бог весть что, конечно, но обозначенное выше действо здесь провернуть можно, особенно если принести круассан с собой.