Владислав Кетат - Дети иллюзий

– Ладно, вылезай, – говорю я, приподнимая одеяло, – а то я тебя защекочу.

Татьяна аккуратно высовывается из укрытия.

– Щекотка запрещена Женевской конвенцией наряду с химическим оружием и кассетными бомбами. Тебя будут судить как военного преступника!

Обнимаю её через одеяло и сильно прижимаю к себе.

«Я люблю эту женщину, – говорю я себе, – люблю, люблю, люблю…»

– Задавишь, дурак! – пищит Татьяна. – Отпусти.

Разжимаю объятья и валюсь рядом.

– Мне хорошо с тобой, – говорю я и целую её в торчащую из-под одеяла макушку, – очень.

Татьяна покидает свой кокон и всем телом поворачивается ко мне. Её волосы взъерошены, а в глазах – знакомые искорки. Такой она была в «Жёлтой кофте», и совсем не похожа на ту серьёзную даму, которая полчаса назад читала «Вальсирующих».

– Как мне кажется, ты ждёшь от меня ответного признания, – говорит она, – так?

В знак согласия я ещё раз целую её, на этот раз в губы. Татьяна принимает поцелуй, но затем слегка отстраняется:

– А ты не боишься, что я тебе совру?

– А ты соврёшь?

На Татьянином лице образуется гримаса удивления:

– Конечно совру, я же женщина!

Эти её слова повергают меня к действиям. Запахнувшись в одеяло, словно в тогу, я поднимаюсь на одно колено, и делаю театральный жест рукой.

– Тогда не отвечай ничего! Пусть лучше я умру в незнании, чем буду ложью одурачен!

Татьяна громко хлопает в ладоши:

– Браво, Лерик! Всё или ничего, как это по-мужски!

Устало ложусь обратно:

– А как будет по-женски?

– По-женски? – переспрашивает Татьяна. – А женщину совершенно не смущает незнание чего-либо. Она спокойно может себе придумать то, чего не знает, проще говоря, «накрутить», а потом убедить в своей правоте мужчину, для чего ей, чаще всего, приходится устраивать скандал.

– И всё равно, мне хочется знать…

Татьяна прикладывает палец к моим губам, не давая договорить:

– Глупенький, если я лежу с тобой в постели, то, значит, мне с тобой тоже хорошо. Если бы мне было с тобой плохо – меня бы тут и близко не было.

«Где-то я это уже слышал, – думаю я, – или читал…»

– Положим, я тебе поверю, – говорю я вслух, – расскажи мне, для общего развития, о чём женщины врут мужчинам чаще всего?

Татьяна очаровательно морщит лоб:

– Основное женское вранье мужчинам старо, как мир. Разумеется, от возраста оно меняется по форме, оставаясь одинаковым по сути. Сначала женщина, смущаясь и краснея, говорит мужчине, что он у неё первый, потом, когда приходит определённый возраст, она говорит уже другому мужчине, что он первый, с кем она испытала оргазм, ещё через несколько лет, что он первый, с кем она испытала вагинальный оргазм…

– Это, извините, что за зверь?

Татьяна обвивает мою шею руками:

– Какой же ты у меня ещё дурачок…

Мы сливаемся в ещё одном «кинематографическом» поцелуе. Татьяна прижимается ко мне, и я чувствую на себе её всю – теперь мы нашедшие друг друга и скреплённые воедино половинки одного целого; обнимаю её, провожу ладонями по гладкой спине, спускаюсь к ягодицам и ниже, на сколько хватает рук, затем снова поднимаюсь вверх и запускаю руки в её мягкие пахнущие цветами волосы. Татьяна отвечает на ласку, ещё сильнее прижимаясь ко мне, я чувствую, как стучит её сердце – чаще и легче моего, с силой бьющего о грудину. Когда в лёгких кончается воздух, мы отрываемся друг от друга, но не размыкаем объятий.

– Мне хорошо с тобой, – шепчет мне Татьяна, тяжело дыша.

Молчу – слова тут ни к чему. По-кошачьи зарываюсь в её волосы носом, что есть силы, вдыхая сказочный аромат.

Не знаю, сколько мы лежим так – друг на друге, молча, слушая стук сердец. Может, минуту, а может и час – время в такие моменты перебирается в будильники к соседям. Наконец обоим становится жарко. Татьяна не спеша высвобождается из моих рук, и медленно, словно нехотя усаживается на меня верхом.

Смотрю на неё, красивую молодую женщину, которую я, совершенно точно, люблю, на её очаровательно растрёпанные волосы, будто бы изнутри освещённое лицо, небольшую, но очень красивую грудь, плоский живот с маленьким каплевидным пупком…

– Я хочу тебя, – говорит она, – прямо сейчас.

– Определённо, мне понадобится твоя помощь.

У Татьяны на лице появляется улыбка, за которую мужчины иногда готовы отдать полжизни.

– Так? – спрашивает она, плавно двигая бёдрами вперёд-назад.

Чувствую на своём паху влажный жар.

– Ты меня с ума сведёшь… – выдыхаю я.

За окном слышится звук подъезжающего автомобиля. С характерным для старой «классики» скрипом открываются двери, и к нам в комнату врывается «Люсия» Литл Ричарда, а вместе с ней в моё воображение – набриолиненные парни в узких брюках, кожаных куртках и длинноносых шузах, которые яростно подбрасывают в воздух кудрявых девиц в широченных юбках. Не успевает моя фантазия как следует развернуться, как двери машины захлопывается и Литл Ричард со своей Люсией под раскаты дырявого глушителя отбывает из нашей комнаты вместе с парнями и девахами пятидесятых.

– Интересно, а что останется от нашего времени? – спрашиваю я в пространство.

Татьяна отрывает немного затуманенный взгляд от книги.

– Что, не поняла?

Я поворачиваюсь на правый бок, лицом к ней.

– Ну, от пятидесятых остались битники и рок-н-ролл, от шестидесятых – хиппи, от семидесятых – хард-рок, от восьмидесятых – попса, а что останется от девяностых? Ведь должно от них что-то остаться, кроме того кошмара, что творится в стране.

Татьяна откладывает книгу в сторону.

– Хороший вопрос, ты сегодня в ударе, – говорит она серьёзно, – но ответить на него сейчас, боюсь, проблематично, поскольку девяностые ещё не кончились. Одно можно сказать совершенно определённо: период времени, который мы с тобой определяем как девяностые, у нашего с тобой поколения будет ассоциироваться исключительно с развалом Союза и последующей деградацией всего, что с ним связано, в том числе и искусства. Ты согласен со мной?

Я киваю – она, безусловно, права.

– Но всё дело в том, – продолжает Татьяна, – что параллельно с деградацией в нашей стране могут и должны протекать и другие процессы, которые мы с тобой, в силу нашего воспитания, образования и образа мышления пока просто не замечаем…

Я снова киваю, а у самого мысли уходят в другом направлении. Дело в том, что Татьяна – не совсем обычная в смысле общения девушка: она любит, чтобы ей задавали вопросы. О чём угодно. Поэтому я стараюсь иметь про запас парочку-троечку. Это для неё, как она выразилась: «гимнастика мозгов и языка». Слушать её рассуждения на всевозможные темы чаще интересно, чем скучно. Иногда, правда, это напрягает – надо постоянно думать о том, что бы такого ещё у неё спросить, но иногда очень даже весело. Вчера, например, я спросил у неё, как можно адаптировать старинные сказки для того, чтобы они стали интересны современным российским школьникам, и новый сюжет «Золушки», согласно Татьяной версии, был таков: героиня отправляется на бал, соблазняет принца, делает ему миньет в отдельном кабинете, за что получает определённую сумму денег; роняя туфельки, бежит на ближайший строительный рынок, покупает там бензопилу, возвращается на бал и кончает мачеху и сводных сестёр. Кровища. Занавес.