Владислав Кетат - Дети иллюзий

Снимаю со стойки ещё одни, так называемые «капельки», которые висит тут с тех пор, как я пришёл сюда работать. Заваль тысячелетия.

– Вот эту попробуйте, – не к месту улыбаюсь я.

Гость пробует, но, едва взглянув на себя в зеркало, снимает очки и передаёт мне.

– Что-то не так?

– Как вам сказать…

– Скажите, как есть. Мне любопытно.

– Такие очки занимают определённое место в гей-культуре, – говорит он. – Вспомните, например, покойного Фредди.

Вспоминаю. Действительно, покойный Фредди именно в таких в каком-то там клипе вытанцовывал.

– Хорошо, клиент всегда прав. Может, озвучите свои пожелания, и мы тогда будем ориентироваться на что-то конкретное?

Гость некоторое время мнётся, видимо, подбирая слова, потом произносит:

– Знаете, мне бы хотелось, чтобы они были как можно темнее. Желательно, самые тёмные, какие существуют в природе. В смысле, на рынке.

– А вам для чего? – удивляюсь я.

Гость откатывается на стуле от зеркала:

– Понимаете, я собираюсь варить, а маска сварщика мне не идёт. Я в ней страшный.

«А товарищ, похоже, колючий, – думаю я, – с таким надо аккуратнее».

Дипломатично, по-востоковски, улыбаюсь.

– Я же не просто так спрашиваю. Люди ведь для разных целей тёмные очки берут: чтобы в покер играть, чтобы встречные фары не слепили, для пляжа, для горных лыж, для спорта всякого… и для всего, поверьте, специальные модели есть. Просто сейчас нет…

Гость улыбается:

– Ну, хорошо. Мне нужны очки, сквозь которые не были бы видны мои мысли. Такая формулировка вас устроит?

– Не было видно, чего? – уточняю я.

– Мыслей. – Гость встаёт. – В том смысле, что опытный человек, пристально посмотрев другому человеку в глаза, может понять, врёт этот человек или нет. Так вот мне это не нужно.

Меня осеняет:

– Переговоры?

– Не совсем, но близко. В любом случае, у вас ничего, достойного моей красоты, не наблюдается.

Делаю шаг в сторону, чтобы пропустить его.

– Ну, извините.

– Ничего страшного. Прощайте.

– Всего доброго.

Гость, повернувшись ко мне спиной, направляется к выходу, а мне, наконец, удаётся рассмотреть его странную барсетку. Оказывается, это не барсетка вовсе, а вышитая бисером замшевая торба с небольшой петлёй сверху, сквозь которую продета бледная для настоящего времени года рука хозяина. Сказать по правде, я никогда не видел, чтобы мужики ходили с такими, больше подходящими для женщин цыганской национальности, штуками. Поднимаю глаза выше, и понимаю, что с майкой у парня тоже не всё в порядке: со спины она сплошь покрыта каким-то странным орнаментом, при взгляде на который у меня возникают непроизвольные ассоциации с турецкими огурцами на халате моей бабушки.

«А странный всё-таки тип, – думаю я, – и одет странно. Может, кришнаит какой?»

В этот момент почти дошедший до двери гость неожиданно останавливается.

– А что это у вас там? – показывает он кривоватым пальцем на крайнюю стойку.

Следую взглядом за пальцем и утыкаюсь в наш артефакт.

– А, это «Гауди»! Как её… концептуальная оправа из Испании. Сделана по эскизам самого Антонио Гауди, который строил собор святого семейства в Барселоне, который…

– Я знаю, кто это, – торопливо прерывает меня гость. – Разрешите?

Пожав плечами, снимаю «Гауди» со стойки. Гость немедленно надевает их и возвращается к зеркалу.

На первый взгляд, очки на его лице смотрятся дико, но это только на первый. На второй и на третий – ещё хуже. Он похож на монгольского воина, который чудом попал в современную Испанию, убил там кого-то и нацепил на себя трофей. В ожидании предсказуемой реакции скромно молчу.

– А вот эти, похоже, подойдут… – медленно проговаривает гость.

Не верю своим ушам:

– Простите, что вы сказали?

– Я говорю, эти мне подойдут, – повторяет гость, – а вы что скажете?

Изо всех сил я пытаюсь не выдать лицом своего мнения.

– Вы знаете, в них что-то такое есть… парадоксально привлекательное.

– Вот и я думаю, есть. Беру. Сколько с меня?

– Сто пятьдесят, – быстро отвечаю я.

Гость спокойно кивает и достаёт из глубин своей «барсетки» небольшую стопку «зелени».

– Вот, возьмите, – говорит он, протягивая мне три купюры.

Я понимаю, что только что сделал большую глупость: судя по заинтересованности клиента, он мог бы выложить и больше. Сую полученные денежные средства в карман и неожиданно для себя нащупываю там что-то плоское и округлое.

– Что-то не так? – спрашивает гость, видя моё замешательство.

Достаю из кармана руку и обнаруживаю у себя на ладони тот самый оберег от кризиса, который мне мастерски втюхал лицедей-коробейник, и о котором я напрочь успел забыть.

– Откуда это у вас? – интересуется гость.

– Продал один шустрый… – отвечаю я, – да вы его видели.

Гость с улыбкой кивает:

– Можно?

Протягиваю ему оберег. Тот берёт его двумя пальцами, как обычно берут линзы и долго-долго рассматривает на просвет.

– Сколько вы за него заплатили? – наконец спрашивает он.

– Пятьдесят.

– Рублей?

– Ну, не долларов же…

Гость усмехается:

– Продешевил ваш шустрый. Это амулет из родонита, причём довольно редкой окраски. Обычно он бывает розовым, а этот, как видите, жёлтый.

– Из чего, простите, амулет?

– Из родонита, – поясняет гость, продолжая вертеть в руках оберег, – камень такой. Другое название – орлец. Не слышали?

– Нет. Он что, дорогой?

Гость отрывает взгляд от камня:

– Как вам сказать, считается полудрагоценным.

– А что означает?

– О! Родонит – камень иллюзий. В странах Востока его считают божественным, пробуждающим любовь и талант. Современные практикующие маги и медиумы используют шары, сделанные из родонита, для медитации.

Чтобы сдержать улыбку, отворачиваюсь, но гость это замечает:

– Я сказал что-то смешное?

– Нет-нет, просто он был продан мне как оберег от кризиса.

Гость усмехается, обнажая некрасивые зубы:

– Получается, сработал – я же к вам пришёл, и оправу купил.

– Получается…

Внезапно мой собеседник меняется в лице, становясь донельзя серьёзным.

– На самом деле, всё не так просто, – понизив голос, произносит он, – родонит – это старинный талисман писателей и поэтов. По легенде, он способен разбудить в человеке скрытые таланты и принести своему хозяину известность.

– Это как раз мой случай! – вырывается у меня.

Услышав это, гость устремляет в меня удивлённый взгляд, который быстро превращается в изучающий, который, в свою очередь, трансформируется в прожигающий насквозь. Чуть склонив голову вбок, он буквально испепеляет мои зрачки, как та девочка у Стивена Кинга. Я принимаю вызов и не прячу глаза, но хватает меня ненадолго – на электросварку смотреть легче.