Александр Товбин - Приключения сомнамбулы. Том 1

А вот скукожился профиль и получилась камея с отбитым носом, вот она слизнула с губы кетовую икринку.

Они кружились, углублялись в зеркало, опять выпрыгивали на плясавший свет свечей, с кем-то сшибались, обнимались, пока, закругляя слишком уж смелые теловращения, не плюхнулись на софу, платье Жанны Михеевны феерически взметнулось широченным чёрным крылом и обнажились ножки в сетчатых, с плывучими разводами, чулках, похожих на змеиную кожу.

– Какой яд самый сильный? – экзаменовал Влади, – мышьяк? Цианистый калий? Не угадали, не угадали: яд курару! Его и глотать не обязательно, достаточно прикосновения к коже острия смоченной в нём иглы.

– Разве не любопытно, животные не испытывают оргазма…

– Как же наши прародители-обезьяны?

– О, на решающем этапе эволюции случилась мутация, теперь это исключительная чувственная привилегия человека, подлинного царя природы, который законно гордится тем, что духовно и физически перерос биоцель механического воспроизводства…

В плечо Соснина ткнулась мокрая тяжёлая пасть.

Мраморный дог с глазами попрошайки, явный призёр: сильный, стройный, со сгущением серо-чёрных пятен у крутого загривка, выпуклой белой грудью, крысиным хвостом и большими, будто воспалёнными, гениталиями.

– Забавный, правда? Недавно девственность потерял, – потрепала холку любимца Жанна Михеевна, – повязали на восьмое марта с девочкой-медалисткой.

– Однако в знаниях современного человека зияют пробелы, позорящие цивилизацию, – бушевал Влади, – если верить западноевропейским данным, более половины мужчин не стимулируют жёнам клитор, четверть вообще не подозревает о… – в негодовании он воздел руки, получился сидячий атлант без ноши.

– А три четверти женщин никогда не держали в руках банан, дефицит-с! – в тон ему возмутился Кешка и налил себе водки.

– Отстань Бит, на место, как не стыдно! – скомандовала Жанна Михеевна, – чёрного брать не хотели, мрачно, страшно, словно пантера в доме, на удачу один-единственный пёстренький был в помёте.

Легко вскочила, захлопотала у стола – собирала ломтики лоснившейся лососины, крапчатой колбасы; наклонила подсвечник, сливая расплавленный стеарин, из-под тарелок выползли тени.

Смахнула в блюдо с останками индейки неряшливую горку лиловых и сиреневых, сброшенных оттаявшими астрами лепестков, цок-цок-цок – появились картонные коробки с белыми медведями, залезшими в синий круг; свесивший язык Бит пожирал хозяйку влюблёнными преданными глазами; Соснин содрал с неё платье, в полупрозрачном лифчике и змеиных чулках поместил вместе с разволновавшимся псом на пышную кровать с ажурной металлической спинкой – бес подсознания подбрасывал похлеще скандинавских сюжетики – оставалось сброшюровать из них непристойный журнал.

Не выгнуть ли прутья на спинке кровати? – вяло детализировал побочную затею Соснин, но его снова отвлекла раковина, её манившая в красную тьму округлость цвета дёсен Жанны Михеевны; та снова расточала улыбки, проворно оснащая бутылку «Столичной», освобождённую от анодированной жестяной шляпки, пластмассовой пипочкой с косо срезанным кончиком.

– Чтобы удобнее наливать, – с интимной доверительностью шептала.

И кого напоминает, где видел? – недоумевал Соснин, – ну и футлярчик, снаружи всё тип-топ, но какими материями обклеена изнутри?

Пока Жанна Михеевна, не сводившая с него влажных огнистых глаз, раскуривала сигаретку в длинном мундштуке, выточенном из слоновьего бивня, взял раковину, приложил к уху далёкий гул океана.

Гоп-стоп, мы подошли из-за угла, – запел японский магнитофон.

– Раковины Владюша с Острова Свободы привозит, спрашиваю: что тебя в эту нищую страну тянет, а он – сталкивались с его непрактичностью?! – отвечает: там драгоценности на пляже валяются! И рисковать любит, место, где опаснее ищет. В прошлогодней гонке Бермудский треугольник пересекал, так волной за борт смыло, на счастье он был пристёгнут, а то акулы уже сужавшиеся круги описывали.

…когда он поправлял кис-кис, – допевал Розенбаум.

– До чего скатерть яркая! – похвалил Соснин, качнувшись в танце к сочному лугу с маками, примятыми тарелками, чашками.

– Правда забавная? – обрадовалась Жанна Михеевна, – только это не скатерть, это клеёнка альпийской конфедерации для пикников, баснословно дешёвая, но можно красное вино проливать, а всё как новая, накрахмаленная, там разные продают – с озёрами, городками на склонах, на кухне у нас – ресторанчик с толстосумами, питающимися омарами, – говорила, говорила, слюна вздувалась на губах блестящими шариками.

Жанна Михеевна положила на тарелку Соснина щедрый клиновидный кусок торта с кремовой розой.

– До чего обаятельный Виталий Валентинович, галантный, подтянутый, в его-то годы! И бился в горах, ломался, а сто очков молодым! Я танцевать хочу, я танцевать хочу, – снова жадно зашептала она, отдаваясь мелодичной стихии, обжигая Соснина горячим, будто отработанный пар, дыханием.

Он, конечно, не мог предположить, что, танцуя с ним, Жанна Михеевна обмозговывала довольно простой, но коварный план.

– Уезжать нельзя, из здешней сетки социальных связей выпутаешься, а в тамошнюю, новую, вписаться не сможешь, – увещевал Герберт Оскарович.

– В Совдепии, что ли, грезя небом в алмазах, гнить? – напирал, прихлёбывая водку из фужера, раскрасневшийся Кеша.

– Но позвольте, идеи социализма мир завоёвывают, нашего, замечу, русского социализма, в отдельной стране построенного, нельзя же, вступая на проторенный русскими первопроходцами путь, им самим отказывать в национальной идее, возможен ведь в конце концов просвещённый национализм! – горячился на другом конце стола Влади.

– Нет, не возможен, – снисходительно улыбался московский теоретик, – чёрная сотня тотчас объявится, объявит просвещённых пархатыми. Да и в обозе всегда наготове этнографические хамы в папахах и галифе, одержимые патриархальными фобиями.

– От Владюши и грошовых подарков не приходится ждать!

На валютные командировочные переоснащал яхту, в Стране Тюльпанов дивный флюгер купил… и хобби у него чересчур дорогое, из-за него он во многом себе отказывает. Думала, в Туманном Альбионе приоденется, там же мужские портные лучшие в мире, так не поверите – ввалился с этюдником, смотри, радуется, как удобно для далёких путешествий придумано! Или: я до смерти танцевать люблю, но и лёгких шузиков не привёз из Столицы Вальсов! Сейчас хоть портативный магнитофон ему япошки презентовали. А мне перепал парик, пусть и последней моды, однако светлый, мне такой не к лицу, пришлось уступить, – выразительно округлив глаза, посмотрела на мопсовидную Ирэну, выпучившуюся на сюрпризную табакерку, с которой уже вдохновенно манипулировал Влади, – Ирэне-то идёт, цвет естественный, с рыжинкой, подруги, говорит, лопаются от зависти. Забавно, правда, что после войны, когда ещё хной не пользовались, волосы красным стрептоцидом подкрашивали?