Александр Товбин - Приключения сомнамбулы. Том 2

– Жизнь продолжается! – натужно-весело вскричал конферансье на эстраде, тот, что служил создателем атмосферы, и захлопал в ладоши.

Из трубы валил пар.

«Анна Каренина» была удивительно хороша! – нарядная, белая-белая, на фоне чёрного неба.

– У нас на связи из Франкфурта искусствовед с мировым именем, Анатолий Львович, слышите нас? Вы в прямом эфире! – закричала Ика.

Возник деловитый, в солидном серо-полосатом костюме, Шанский – среди ярмарочных стеллажей, уставленных книгами; за ним, у стенда с рекламными буклетами, возился Ойсман.

– Анатолий Львович, вы слышите нас, слышите?

– Слышу, но к сожалению, не вижу, так хотелось бы, – галантно заулыбался Шанский и помахал невидимым соотечественникам.

– Анатолий Львович, поздравляем вас с замечательным успехом – «Город как текст», если судить по восторженным отзывам, которые приведены пресс-релизом «Райской раковины», стал одним из хитов франкфуртской книжной ярмарки!

– Одним из трёх китов, – поправляя, пошутил в своём духе Шанский, – два других – это уникальные подсерии о городах без Бродского и без Довлатова.

– Приятно, очень приятно, что и оригинальные проекты нашего спонсора на франкфуртской ярмарке столь же успешны, жаль, однако, что занятость не позволяет вам вместе с господином Ойсманом… – надрывалась Иза.

– Анатолий Львович, вы близко знали Довлатова! – врезалась в беседу Ика, – вспомните, пожалуйста, о главной его мечте. О чём он мечтал?

– Выступить с отчётным докладом на съезде ветеранов конвойных войск.

Благодарный многопалубный смех, смеющиеся физиономии в иллюминаторах.

– Мы волнуемся, как сложится океанский переход…

– Семь футов под килем…

– Спасибо!

Раскинулось море широко, и волны бушуют… – грохнули оркестр с хором на верхней палубе, на другой грани экрана Битлы нежно завели «Жёлтую подводную лодку», а на третьей грани некстати достали из баренцовых глубин аварийный атомоход – кашалота с оторванной головой.

– Уходит спутник, уходит спутник! – истошно заголосили Ика и Иза, – что ещё, Анатолий Львович, вы пожелаете всем нам, собравшимся на борту «Анны Карениной», накануне отплытия?

– Не попасть под поезд!

– Откуда здесь поезд? – вспомнил о серебристой стреле Соснин.

– Под «Плаза-Раем» проложена скоростная линия.

Под? Это была зацепка.

Тут-то у Шанского задрожали губы, он вывалился из кресла, к нему кинулся кто-то от стеллажей с книгами, укрупнился план, срезавший руку, которая торопливо прощупывала пульс. – Вы увидели в прямом эфире скоропостижную… Смерть в прямом эфире! Смерть в прямом эфире! Смотрите только у нас, – закричали ведущие всех телеканалов с разных граней экрана. С пугающим самого равнодушием смотрел Соснин, втравленный в какой-то дьявольски-неотвратимый сюжет, на эту повторную, растиражированную смерть в эфире.

– Илья Сергеевич, вы побледнели… вы его знали? – зашептала Света.

– Солнышко, кто сейчас окачурился? – громко осведомился туговатый на ухо скотопромышленник. – Какой-то искусствовед с мировым именем, фамилию не запомнила, – подмазывала губки подружка.

– Знал, знал – он мой одноклассник.

– Хорошо, что там, у немцев, концы отдал, а не здесь, как тот… ну тот, которого вынесли, терпеть не могу покойников, – выпил и спросил у телефона скотопромышленник, – отбомбился? Лады, пора братву поднимать в атаку.

На фоне чёрного неба, белой трубы с красной полосой, Иза и Ика заикались от волнения. – Нет, нельзя поверить, только что беседовал с нами в прямом эфире, такой живой, остроумный. – Прощай, люби-и-имый… – долетели старушечьи голоски с кормы. Кадр пересёк Розенбаум в военно-морской фуражке, грянул оркестр; «Анна Каренина» медленно отплывала.

– Жизнь продолжается! – хлопнул в ладоши конферансье на эстраде… создатель атмосферы не унывал.

Выпили виски, но Света не могла успокоиться: что замышлял Тима, где Алиса? Испуганная, прижалась к Соснину, её била дрожь.

Как мог быть аквапарк на одном уровне с… нет, аквапарк был на отметке земли, а они почему-то спускались, спускались.

Но и поднимались? Почему поезд виднелся то там, то здесь, когда прогуливался вдоль кухонь?

– Марат Унгуров заявил «Интерфаксу», что он…

– Ещё бы! Кто бы на его месте не взбеленился?

– Он отплатит, не сомневайтесь.

Официант принёс сумку. – Вы танцевали, оставили без присмотра, а служба безопасности… – жевал жвачку, – вдруг взрывчатка? Белая бабочка у основания тощей шеи сбилась вбок, на смокинге не хватало пуговицы, сине-розовое полотенце на бёдрах смялось. Соснин и себя увидел со стороны – да, сыч, мучается надуманной чертовщиной, таскается с писаной торбой, когда все веселятся.

Хотя не все веселились, не все, и не всё катилось по заведённому. И то правда, с долгожданным скандалом вручили «Букера», проводили «Анну Каренину», культурная программа была исчерпана, а будто б чего-то ждали. Всем уже мало было алкоголя, музыки. Но чего ещё стоило дожидаться?

Демоны ночи вмешивались в заведённую ритмику торжеств – гульба, если присмотреться, шла наперекосяк. Попрежнему жевали, пили, смеялись, изнемогали в танцах… но накапливалось странное раздражение. Даже сдержанный и корректный Веняков, который до сих пор чинно ужинал за отдельным, изысканно сервированным столиком в ареале французской кухни, принялся неприлично-громко, с форсированным нешуточным негодованием прононсом выговаривать за какие-то кулинарные упущения звёздному шеф-повару, выписанному из Парижа. А вышколенный официант, отчаливая от японской кухни, выгороженной ширмочками, увешанной фонариками из красной папиросной бумаги с чёрными иероглифами, споткнулся на ровном месте и шумно уронил поднос с пиалками саке и какой-то зеленоватой кашицей. И кто-то наливал вино мимо бокала, там и сям закипали свары. Музыка, набрав инерцию, гремела, гремела…

Света бросилась искать Алису, Соснин едва поспевал за ней. – Зла не хватает, зла не хватает, – выкрикивала на бегу.

Кухонный чад, как отрыжка пира… плавкий ночной парфюм.

Пробежали мимо зеркальной залы перед уборными, в ней пошатывались расхристанные призраки, один, бледный, как смерть, мокрый, только-только извлёкший голову из-под крана, причёсывался неуверенными движениями.

Во многих кабинках для просмотра жёсткого порно были бесстыдно отдёрнуты горячие парчовые шторы, на мониторах бушевал душный барселонский секс-фестиваль, рутинный лязг доспехов аккомпанировал болезненным соитиям в «Камелоте», но зрелище уже стало чересчур изобильным, чтобы распалять… двое плечистых дядек в расстёгнутых рубашках с воланами нехотя предавались телячьим нежностям, трудяга еженощного счастья, негритянка с голой грудью, но в белых кружевных панталончиках, устало массировала обвислость вялого толстяка с придурковато открытым ртом; на банкетке, у продолговатого зеркала, вместо того, чтобы воспользоваться вибратором… в воздухе витал приторный запашок порока, на ковриках валялись смятые бумажные салфетки.