Владимир Романовский - Инсула

Дж. Пуччини. Фрагмент из оперы «Тоска»

– Зная только … любовь и искусство … Людям вреда я не приносила…

И снова зарыдала. Рылеев и Цицерон обменялись взглядами. Цицерон пожал плечами. Рылеев же обратился к Амелите:

– Может, воды вам принести? У вас все в порядке?

Рыдая, Амелита закричала в пространство оперным сопрано:

– Боже мой! А что, похоже, что у меня все в порядке? Выгляжу нормально, пою нормально?

Она отделилась от рояля и направилась, спотыкаясь и покачиваясь, к логическому центру вестибюля. В этот момент раздался, и тяжелая люстра, оторвавшись от креплений, упала на пол и шумно разбилась вдребезги в двух метрах от Амелиты.

Амелита, Светлана, и Мими вскрикнули одновременно. Цицерон, Рылеев и Вадик бросились к Амелите, готовые оказать помощь. Удивленная госпожа Дашкова подняла голову от журнала и сказала:

– Ничего себе. Что это было?

Поправила очки и всмотрелась. Хихикнула, покачала головой, и снова занялась чтением статьи – оставался один только абзац.

Рылеев сказал Амелите:

– Вы в порядке, э … – и умолк.

Повернув голову, Амелита посмотрела безумным взглядом на обломки люстры на полу. Перевела взгляд на потолок. Все последовали ее примеру. Амелита сказала:

– Боже мой.

Со стороны уличного входа в вестибюль вошел портье Василий в зеленой форме и кепке и белых перчатках. Увидев на полу люстру, он вплеснул руками и воскликнул, почти искренне:

– Батюшки мои!

Цицерон, присев на корточки возле обломков, поднял один из осколков и внимательно его осмотрел.

Госпожа Дашкова закончила читать статью, поднялась со стула и сказала:

– Ну, что ж, на сегодня волнений мне достаточно. Пойду вздремну. Кто-нибудь видел Зару? Вечно ее нет, особенно когда она нужна. Василий, кондиционер в этом столетии починят, или отложат до следующего?

Оторвавшись от созерцания разбитой люстры, Василий рапортовал:

– Ремонтники уже выехали, госпожа Дашкова.

Амелита снова принялась рыдать, будто повергнутая в отчаяние перспективой приезда ремонтников. Рылеев и Вадик попытались ее утешить. Рылеев даже положил ей руку на плечо, но она раздраженно отстранилась, подбежала к роялю, положила голову на крышку, и зарыдала в голос.

Цицерон, оставив в покое осколки, потрогал обрывки проводов. Посмотрел на потолок. Повернувшись к Василию, спросил:

– Лестница у нас в хозяйстве есть?

Василий кивнул:

– В подвале.

– Это хорошо.

– Принести?

– Да, принесите пожалуйста, Василий .

Василий ушел, что-то бормоча, а Цицерон снова уставился на потолок.

Рылеев спросил:

– Что ты там высматриваешь?

Цицерон заложил руки за спину, пожал плечами, и сказал:

– Пятнадцать килограмм – максимальный вес, который может выдержать коробка. – Он жестом показал на люстру. – А эта гадость весит гораздо больше. Значит, есть система креплений: перемычки, держалка для крюка – вещи, которые по собственному почину за два года в негодность не приходят.

Он ухватил крюк люстры, подтащил его к себе, и начал осматривать. Рылеев на мгновение обмер. Видение, бухгалтерша Электра. Ну и денек.

Вадик посмотрел на него, потом на Мими, и, наконец, на жену Светлану. Та поднялась и направилась к нему.

Амелита меж тем перестала рыдать и попыталась наиграть на рояле мелодию. Остановилась и попыталась ту же мелодию спеть. И не попала в тональность.

Цицерон, поняв, что она сейчас снова зарыдает, сказал сквозь зубы:

– Еб твою мать.

Распрямился и пошел к роялю. Отстранив Амелиту уверенным жестом, он подтянул скамейку, сел на нее, и сыграл аккорд.

– С начала. Си минор. Нет уж, ты пой, пожалуйста, чего уставилась, тетка.

Ошарашенная Амелита вдохнула, посмотрела затравленно, и начала петь. После нескольких тактов голос ее начал вдруг обретать уверенность.

И тут в проеме, ведущем к лестнице, появилась – она.

Рылеев замер.

При виде Федотовой он всегда забывал обо всем на свете.

Ей было двадцать восемь лет. У нее были прямые светло-коричневые без рыжины волосы, большие синие глаза, и пропорциональное сложение. Несмотря на то, что в походка ее отличалась скорее атлетизмом, чем грацией, Рылеев, как всегда, восхитился этой походкой – на восьмом году брака он любил жену без памяти.

Она пересекла вестибюль улыбаясь, глядя только на Рылеева, видя только его, любя его, всегда любя только его.

Амелита с Цицероном продолжали петь и играть, потому что настоящее искусство превыше всего.

Поцеловав Рылеева, Федотова приблизила губы к его уху и спросила:

– Кто это тут люстру обрушил?

Рылеев вполголоса ответил:

– Сама упала. От избытка чувств.

– Ясно. А я думала, что Цицерон ненавидит музыку.

– Оказывается, не всю. Это только сейчас выяснилось.

– А Либерманы опять поругались?

– Светлана разбила Вадику планшет.

Федотова кивнула Светлане, поклонилась госпоже Дашковой, подмигнула Вадику (он покраснел), и не стала тревожить Цицерона и Амелиту. Рылеев, обняв супругу за талию, повлек ее к двери в бар.

Прошло минут пятнадцать.

Складная лестница высилась посередине вестибюля. Вадик слегка ее потряс, проверяя на устойчивость, и поставил ногу на первую ступеньку. Светлана, наблюдая за его действиями с безопасного расстояния, презрительно наморщила нос и с отвращением сказала:

– Ну и что это ты такое собираешься делаешь?

Вадик стоически проигнорировал презрение в голосе супруги и ответил:

– Просто хочу посмотреть.

– Посмотреть на что, имбецил?

– Посмотреть, что там случилось.

– Ты что, электрик?

– Света, прекрати.

– Хач попросил лестницу. Пусть хач и лезет. Ты свалишься и разобьешься, козел.

Вадик, сжав зубы, полез вверх по лестнице. И услышал снизу презрительное:

– Хорошо, я тебя предупредила.

На первый взгляд коробка и система креплений выглядели нормально. Из коробки торчали провода, порвавшиеся – нет, разъединившиеся – нет … их заматывали изоляционной лентой … тоже нет … надевали сверху пластмассовые коннекторы для оголенных проводов! … Крепление … перепилено? А это что такое?…

Вадик протянул руку, чтобы отодвинуть провода и рассмотреть получше. Раздался громкий треск, сверкнула искра. Вадик вскрикнул, укусил себя за руку, потерял равновесие, и съехал вниз до половины лестницы, хватаясь судорожно за ступеньки. Лестница наклонилась и начала заваливаться на сторону. Вадик спрыгнул вниз, подвернув ногу, упал, перекатился, и отполз в сторону. Лестница рухнула на пол. Приняв сидячее положение, Вадик стал тереть поврежденную лодыжку. Светлана, встав рядом и уперев руки в бока, спросила надменно: