Линор Горалик - Валерий

Вечером я позвонил Алику и вежливо спросил его бабушку, нельзя ли Алику прийти ко мне в гости. Бабушка ушла спросить Алика, вернулась и сказала, что Алик хочет отдохнуть. Я вежливо спросил, какое у него настроение, и бабушка сказала: «Хорошее». Я обрадовался, но мне все равно было очень больно, потому что я решил, что Алик меня теперь боится. Но я все равно очень обрадовался, что у него стало хорошее настроение. У него давно не было хорошего настроения. Я так и сказал маме, когда она пришла укладывать меня спать, а мама сказала, что все будет прекрасно и мы с Аликом помиримся. Но ночью мне приснилось, что Алик плачет. Даже не плачет, а как будто жалобно стонет от боли. Я страшно испугался и проснулся. Я прислушался и действительно услышал, как Алик стонет от боли.

Я побежал к окну и стал смотреть на двадцатый дом, хотя окна Алика выходят на другую сторону, во двор. И тут я понял, что Алик стонет не у себя дома, а совсем рядом, у меня за спиной. Я быстро повернулся, но никакого Алика не увидел. Мне было очень страшно и я хотел позвать маму, но от страха не мог пошевелиться. Из-за этого я услышал, что тихие стоны идут не из дома напротив, а из-под моей кровати. Я решил, что Алик опять сбежал из дома и через открытое окно залез ко мне под кровать. Я лег на пол и заглянул под кровать, но ночник туда не светил, и я ничего не увидел. Тогда я пошарил под кроватью рукой и вытащил наружу чудище.

Оно было очень грязное и какое-то липкое, и лежало на незнакомом старом синем свитере, тоже грязном. При ночнике чудище было особо не разглядеть, но я все равно увидел, что на нем очень много паутины из-под кровати и еще всякая грязь. Я немножко потряс чудище, но оно или очень крепко спало, или ему было совсем худо. Вообще-то оно выглядело так, как будто ему совсем худо, и очень жалобно стонало, не открывая глаз. Чудище показалось мне не очень страшным. Я стоял над ним и думал, что мне делать. Я подумал, что если я покажу его маме, то она очень испугается и потребует, чтобы я отнес чудище на улицу. Но по чудищу было сразу понятно, что на улице оно умрет. Я еще немножко потряс чудище, и оно опять застонало, но не проснулось. Тогда я очень тихо, чтобы мама не услышала, понес его в ванную.

Я помыл чудище в раковине. С мокрой шерстью оно стало каким-то совсем маленьким. Оно так и не проснулось и по-прежнему дышало очень тяжело. У чудища на боку было много маленьких круглых ранок, из них сочилась кровь, шерсть вокруг них слиплась. Тогда я так же тихо отнес чудище обратно к себе в комнату. Грязный свитер, на котором оно лежало раньше, я затолкал в шкаф под чемоданы и постелил чудищу свою старую футболку. На тумбочке были йод и ватные палочки, чтобы мазать мой лоб. Я помазал йодом все ранки на чудище. Оно скулило, но я шептал ему: «Терпи, терпи», – и оно все вытерпело. Пока я мазал ему ранки, я увидел, что оно совсем изголодавшееся, – у него даже ребра выпирали. Я не знал, что оно ест, и принес ему с кухни хлеба, кусок колбасы и помидор. Я поднес хлеб к носу чудища, оно потянуло носом воздух и сразу начало есть. Я думал, что оно от этого проснется, но оно не проснулось, только задышало ровнее. Колбасу и помидор оно тоже съело. Мне показалось, что чудищу стало получше. Оно явно могло бы съесть много чего еще, но я побоялся снова идти мимо маминой комнаты на кухню. Все лицо чудища была теперь в хлебных крошках и помидоре. Я вытер ему лицо рукавом футболки, на котором оно лежало. Я понял, что не могу отнести его на улицу, потому что оно погибнет. Самое умное было – спрятать чудище обратно под кровать. Я так и сделал – лег на пол и снова запихнул чудище под кровать, немного прикрыв футболкой. Чудище так и не проснулось, но я подумал, что это даже хорошо, потому что когда болеешь сон – лучшее лекарство.

Я не умею разбираться по часам, но прошло, наверное, не очень много времени, пока я ухаживал за чудищем, потому что мне пришлось лежать до утра еще очень долго. Я не мог заснуть, – все время прислушивался, как там чудище. Я боялся, что оно умрет, когда я засну, и несколько раз лазил под кровать и вытаскивал его наружу, а потом запихивал обратно, но оно спало. Еще я боялся, что оно стонами выдаст себя маме, но оно перестало стонать, только иногда скулило во сне. Несколько раз я вставал с кровати, выходил из комнаты, закрывал дверь и пытался понять, слышно ли скулеж чудища в коридоре. Иногда мне казалось, что да, а иногда – что нет, и я совсем извелся. От усталости и нервов я думал, что никогда не засну. Но под утро я все-таки заснул.

Когда мама пришла меня будить, я сразу вспомнил про чудище и ужасно испугался, что сейчас мама его услышит. Я вскочил с кровати и начал обнимать маму и говорить ей, как я ее люблю. Я специально говорил очень громко и обнимал маму очень старательно, чуть не повалил ее, потому что я выше ее на две головы и очень сильный. Я сказал, что хочу пойти на кухню и помочь готовить ей завтрак. А потом сидел с ней, пока ей не пора было идти на работу. Я все время очень громко говорил, так, что мама даже пощупала мне пульс. Из-за своих громких разговоров я и сам не слышал, как там чудище. Как только мама ушла, я сразу бросился в комнату проверять. Я потянул за край футболки и вытащил чудище из-под кровати. Оно спало. Я впервые увидел его при свете. Вид у него был совсем жалкий, но получше, чем мне показалось ночью. Я пригляделся и потрогал его ранки: на них образовалась тоненькая корочка. Тогда я пошел в ванную и посмотрел на свой зашитый лоб: на нем была очень похожая корочка. Я потрогал лоб: тот явно заживал, так что я решил, что и ранки на чудище тоже заживают. Мама перед уходом помазала мне лоб йодом, потому что это надо было делать утром и на ночь, так что я тоже помазал чудищу ранки еще раз и задвинул его обратно. Я чувствовал, что совсем испсиховался и засыпаю прямо на ходу. Пока мама была на работе, я обычно смотрел телевизор или слушал пластинки, или лепил, или рисовал. Днем я ел оставленные мамой бутерброды, а когда она приходила с работы, я ел с ней ужин. Сейчас у меня не было сил даже на телевизор, я просто повалился на кровать. Но заснуть по-настоящему я не успел, потому что услышал, как чудище жалобно стонет. Я ужасно испугался, что оно умирает, бросился на пол и вытащил его из-под кровати. Чудище ровно дышало во сне, оно точно не умирало, но в уголках рта у него скопились слюни, как иногда бывает у Алика, и я понял, что оно снова хочет есть. Мне пришлось отдать ему свои бутерброды. Сначала я хотел отдать только один, но чудище съело его, не просыпаясь, и снова так жалобно заскулило, что мне пришлось отдать ему и второй. Тогда оно замолчало, я опять вытер ему лицо и задвинул его под кровать. Мне удалось немножко поспать, но тут позвонила мама проверить, все ли у меня в порядке. Я сказал, что да, а она спросила, почему у меня такой голос, а я сказал, что просто смотрю по телевизору грустную передачу, а она спросила: «Какую?», но я не смог ничего придумать. Я сказал, что мне надо в туалет, и повесил трубку. У меня очень болела голова, я снова лег, но сквозь сон все время думал, что вечером мама устроит уборку и может обнаружить чудище, и дико нервничал.