Марина Алиева - Собственник

Я чувствовал, как от мысли к мысли, весь переполняюсь благостью и умиротворением. И, опрокидывая в себя рюмку за рюмкой с теплой водопроводной водой, хмелел от простого человеческого удовольствия. Лица друзей казались дорогими, прекрасными, самыми любимыми; их слова – искренними, идущими прямо от сердца, а глаза Екатерины – моей Мадонны, моего ангела – обещали так много!

Вот когда я понял, что значит, пьян от счастья.

Весь этот шумный и горластый тридцать пятый день рождения отпечатался в памяти салютными вспышками.

Вот кто-то с самым серьезным видом заявляет, что мои книги – это струя чистого воздуха среди зловония чернухи-порнухи. Его слушают, как Ленина, с пролетарским вниманием, а затем, с тем же пролетарским рвением, бегут в туалет за освежителем воздуха, чтобы символически прыскать им после каждого тоста.

Вот молодой, но уже зубастый Сережка Пахомов – большой спец по наркомафии – убеждает свою подружку Наташку, что, если выпить разом шесть бутылок пива, то розового кенгуру, пожалуй, не увидишь, а увидишь доктора в белом халате. Но, если после этих шести, выпить седьмую, то, вместе с доктором в белом халате, запросто может прибыть и кенгуру, причем, именно розовый. Наташка хохочет, и я, вместе с ней.

А вот Макс – добродетельный и умный мальчик, прибившийся к нам с Лешкой, из-под маминого крыла, ещё в студенческую пору и тогда же совращенный нами на выпивку, курево и ночную разгульную жизнь – покачиваясь, убеждает меня, что «из-за таких, как ты, такие, как я, вынуждены быть такими, как ты»… При этом, непонятно – упрекает он, или благодарит… Скорее, благодарит, потому что, в итоге, мы оба хохочем.

Я вообще хохотал в тот вечер, как безумный.

С искренним сожалением провожал уходивших, открывал дверь вновь приходящим или возвращающимся с кем-то, кого я ещё не знаю, но кого обязательно должен узнать, и за кем специально, ради этого, бегали… И, в конце концов, вообще перестал запирать дверь.

Я был беспечен, весел и молод!

Поэтому, под утро, беспечно заснул сном праведника, уткнувшись носом в Катюшкины волосы, пропахшие сигаретным дымом и туалетным освежителем воздуха, но от этого ещё более родные и любимые.

До визита к Гольданцеву оставались сутки, когда страхи вернулись.

Перед этим, пару дней, все было просто прекрасно. Я высыпался, плодотворно работал, вечером выходил прогуляться. И даже один раз, (прямо после дня рождения), сводил Екатерину в ресторан, где, разомлев от хорошей кухни и французской минералки, едва не сделал предложение.

«Но, нет, нет, – одернул тогда сам себя, – все потом, когда закончу с этим Гольданцевым».

К слову сказать, идея обезопасить дом уже не казалась мне такой уж жизненно важной. Пара спокойных дней превратила недавние переживания в смехотворные и даже немного постыдные. Я стал подумывать – а не отказаться ли мне от предложения Гольданцева? Тип он все-таки неприятный, хотя и умный, без сомнения. Отдам ему тетрадку – пусть ставит свои опыты, выделяет этих.., как их там? Название такое противное, похожее на «гайморит»… А-а, впрочем, неважно, пусть выделяет, что хочет! Главное, отделаться от него и забыть всю эту несостоявшуюся историю, как глупый сон.

Я даже позвонил под тем предлогом, что поиски тетрадки могут затянуться из-за неразберихи на антресолях. Дескать, сваливал туда все, без разбора, во время ремонта, так что теперь, чтобы что-то найти, нужно все вывалить обратно. И, может, нам перенести запланированную встречу до той поры, когда я смогу это сделать? Но Гольданцев оказался чрезвычайно покладист и доверчив.

– Ничего, ничего, – сказал он, – одно другому не помеха. Сделаем вам эликсир, проверим его действие, а там и тетрадка отыщется. Я вам верю. Только не забудьте – в субботу завтракать нельзя…

Я поколебался немного и ответил: «хорошо».

Почему-то стало стыдно отказываться после такого проявления доверия.

А ночью вернулись и страхи.

Я проснулся около двух от жуткой духоты. В горле пересохло, хотелось пить, и, ещё не отойдя ото сна окончательно, я поплелся на кухню за водой. Там, открывая настежь форточку, коснулся батареи. Сразу стала ясна причина духоты – открыт отопительный сезон, и мне, непонятно почему, сделалось вдруг грустно. Раз включили отопление – значит, скоро зима, скоро холод, перемены, значит, сменился ещё один сезон… Удивительно, но ни один день рождения, знаменующий мое старение на ещё один год, никогда не вызывал такой тоски, как это простое включение отопления. На короткий миг я увидел себя со стороны таким, каким в ту минуту и являлся – одинокий, грустный мужчина в большой пустой квартире. Может и правда, раз зароились в голове мысли о женитьбе, значит, пришла пора воплощать их в жизнь? И, в самом деле, чего тянуть? Семья есть семья. Когда-нибудь ей все равно надо обзаводиться…

И тут в замке входной двери явно кто-то заковырял! Звук был тихий, приглушенный второй дверью, и, не проснись я от духоты, пожалуй, ничего бы и не услышал…

Стакан с недопитой водой чуть не выпал из руки.

Скорей от испуга, чем осознанно, я подскочил к выходу, распахнул внутреннюю дверь и гаркнул:

– Кто там ещё?!

Все стихло, а через секунду по лестнице кто-то ринулся вниз гигантскими прыжками.

Не слушая дольше, я бросился обратно на кухню, к окну.

Подъезд отсюда не виден, зато хорошо просматривается выход со двора. Но, сколько я ни напрягал зрение, в бледном свете полудохлого фонаря видны были только качающиеся под ветром деревья и силуэт единственной, оставшейся в живых, скамейки.

Что ж, выходит, мои страхи были не так уж и беспочвенны.

Я взял кухонный нож, причем выбрал самый большой, осторожно открыл входную дверь, убедился, что на лестничной площадке никого нет и осмотрел замок.

Так и есть! Свежие царапины! Какой-то гад пытался пролезть в квартиру!

Я захлопнул дверь, запер все замки, задвинул шпингалет и даже старую, давно не используемую цепочку пустил в дело. А затем, проворочавшись без сна, еле дождался утра и позвонил Гольданцеву.

Дом Николая нашелся быстро. В пропахшем кошками подъезде, на двери с нужным номером красовалась табличка: «О. А. Гольданцев», а под ней фломастером, от руки, приписано: «Гольданцев Н. О.». Звонок отсутствовал, поэтому я постучал. Сначала не очень уверенно, но потом, после того, как никто не открыл, стукнул сильнее, отчего дверь слегка приоткрылась.

– Входите, не заперто! – донеслось, как из бочки.

Я протиснулся в темный коридор. Здесь тоже пахло кошками, ржавыми трубами и чем-то кислым, химическим. Прямо по курсу зиял полуприкрытый дверью вход в туалет, а слева – проход в комнату. Дверей в этом проеме не было, остались только петли. Зато теперь это был единственный источник света для коридора, где от выключателя осталась только дырка, а с потолка свисал голый провод.