Игорь Ягупов - Записки офисной крысы

Тео рад услужить. Он суетится и снует между своей импровизированной кухней за стойкой и нашим столом. Мы чувствуем себя королевской четой, заглянувшей после долгих странствий в свое королевство. Мы пьем какао и все больше утверждаемся в мысли, что этот бар специально возник из-под земли перед нашим приездом. Чтобы насытить нас и обогреть изнутри теплым молочным напитком. И он исчезнет, уйдет под землю, будет засыпан сугробами невесть откуда свалившегося снега, как только за нами закроется дверь. Или как только нас утащат в темные лабиринты своих жилищ подземные жители. И что Тео – это вовсе не обыкновенный владелец маленькой харчевни, а тот самый тролль, которых, говорят, так много под покрытым пушистыми соснами лапландским мелкосопочником.

Если Тео и тролль, то очень добрый и угодливый: ведь в его хижине так тепло и уютно.

– Я никуда отсюда не уйду, – шепчет мне Тошка, и от ее губ пахнет лакрицей и шоколадом. – Я останусь здесь жить, пока хватит денег.

В ее голосе нет даже намека на шутку. Тошка серьезна как никогда. Представив, что нам сейчас придется встать, одеться и выйти в темноту, чтобы идти по снегу в отель, я готов с ней согласиться.

Если честно, до отеля каких-нибудь двести метров. Но сейчас, после обильного ужина и двух огромных кружек обжигающего какао, они кажутся абсолютно непреодолимыми. Легче пожертвовать постелью и прикорнуть прямо здесь в уголке на какой-нибудь оленьей шкуре, чем заставить себя, разомлевшего и отяжелевшего, встать и идти куда-то.

– Решено, – шепчу я Тошке в ответ. – Остаемся здесь навсегда.

Тошка кивает. Тео полон готовности исполнить любое наше желание. Но беда в том, что больше в нас уже ничего не лезет. Мы вкусили все прелести жизни и хотим спать. Мы хотим заснуть прямо здесь, за этим столом. Чтобы потом эльфы отнесли нас в отель, раздели и уложили в кровать. Это наш последний заказ гостеприимному Тео, который он вряд ли сможет выполнить, ибо не распоряжается эльфами.

Эльфов нельзя вызвать по телефону, как такси. Они сами решают, когда и где им появляться и кому дарить свое внимание. Скорее всего, они не станут помогать нам с Тошкой. Доставка в отели объевшихся и опившихся какао клиентов харчевен ни в коем случае не входит в их компетенцию. Эльфы помогают лишь тем, кто действительно нуждается в их поддержке. А наши с Тошкой проблемы со всей очевидностью, какой бы горькой она не казалась, не дотягивают до необходимости их волшебного вмешательства. Нам остается рассчитывать исключительно на собственные силы.

Здравый смысл берет верх, и мы собираемся уходить. Я подаю Тошке шубу.

– Думаю, я в нее уже не влезу, – бурчит Тошка, закатывая глаза от блаженной сытости.

Но она в нее влезает. Даже Тео не смог добиться того, чтобы Тошка не влезла в свою шубу. Но он старался, надо отдать ему в этом должное, он старался изо всех сил.

– Сколько с нас? – интересуюсь я у финна, доставая из кармана бумажник.

– Дай ему побольше чаевых, – щедрится довольная Тошка.

Пока я расплачиваюсь, она в последний раз окидывает взглядом избушку. Мы расстаемся с Тео большими друзьями и даем ему твердое слово обязательно зайти к нему отужинать в следующий свой приезд в Саарисельку. Честно говоря, я не совсем уверен, что уже утром смогу найти его кофейню среди множества других заснеженных избушек, разбросанных в округе, но все равно даю ему свое обещание.

Пока мы сидели в кофейне у Тео, небо затянули пуховые снеговые тучи. Звезды исчезли. Их как будто стерли тряпкой с черной грифельной доски Вселенной. Луна еще пытается пробиться сквозь стадо туч, выбрасывая то тут, то там дрожащий серебряный лучик, но звезды похищены навсегда. У меня только что украли звезды. Кто вернет мне их сию же минуту? Кто? Полцарства за пригоршню звезд! Я смел, ибо у меня нет царства. У меня есть только Тошка. И ее я не променяю ни на что на свете.

С неба сыплется легкий мягкий снежок, каким бывает он только в оттепель. Он подновляет дороги и тропинки, утоптанные сероватым от грязи настом. Все белым-бело, и не на чем остановить взгляд. Весь мир теперь – это королевство из снега, в котором исчезли все краски, кроме одной – белой.

Мы идем по этому молочному пейзажу. Мы устали и объелись. Поэтому хотим только одного – добраться поскорее до постели. Путешествия приятны еще и тем, что они когда-нибудь да кончаются. Вот и отель. Повалиться на кровать после сытного ужина – дело божественное…

На следующее утро мы встаем поздно, почти в десять. Тошка довольна – она выспалась. Двадцать второе декабря. Рождество все ближе. Праздничность предстоящего события передается и мне. Осознание того, что между мной и Рождеством не стоит уже никакой работы, а лишь приятные хлопоты и развлечения, добавляет радости в мою душу.

Мы идем завтракать. Разношерстная публика снует между столиками, таская со шведского стола салаты, ветчину, сосиски и неизбывный ягодный кисель. Тошка, помня о вчерашней свинине с картошкой фри, ограничивает себя хлопьями с молоком. Я набираю на тарелку более существенные яства. Диета – вещь хорошая, но невыносимая. Как только я убеждаю себя в ее необходимости, мне начинает сниться еда. С этим ничего нельзя поделать. Палки сырокопченой колбасы роями снуют передо мной, стоит мне только сомкнуть веки. Толстые сардельки кружатся в вальсе с затянутыми в целлофановые мундиры стройными сосисками. А сырные головы перекатываются по небосводу, как огромные желтые и красные луны. Глубокие тарелки призывно играют суповыми волнами, а пиццы и пироги изрыгают клубы пара.

Нет, диета для меня абсолютно неприемлемая вещь. А вот Тошка время от времени предпринимает поистине героические попытки насытить свой организм несколькими ложками безвкусных хлопьев, размоченных в обезжиренном молоке. Попытки эти всегда заканчиваются неудачей. Вскоре Тошка опять начинает есть мясо и пить пиво. Жизнь вновь приобретает для нее аромат. До следующего захода, когда она в очередной раз, испугавшись своего отражения в зеркале, начинает, морщась от отвращения, пережевывать размокшие хлопья.

Сейчас у нее как раз такой приступ похудания. Когда я молча киваю ей на подносы с мясной нарезкой, она только дует губы, а ее глаза темнеют от бессильной злобы на саму себя. Я должен понять, что она не может есть мясо! Такое уж у нее сегодня настроение. Я смиряюсь и добавляю еще один ломоть ветчины себе на тарелку. Тошка сглатывает слюну, но стоически продолжает заливать мисочку с хлопьями полупрозрачным голубоватым молоком.

Рядом немцы – по крайней мере, по их гортанной речи я решаю, что это немцы, – набирают сосиски, булочки и масло. На хлопья немцы даже не глядят. Они не боятся умереть молодыми от избытка холестерина. Шведский стол для того и предназначен, чтобы брать с него самое вкусное, стараясь при этом съесть продуктов на сумму, превышающую ту, которую вы оплатили. Я бросаю взгляд на немецкие тарелки и понимаю, что им это явно удается.