Вадим Молодых - Пустые головы

«Уф-ф-р-р,» – мысленно сказал теперь участковый и опустил глаза на бумаги… А когда поднял, то увидел в продолжающемся немигающем врачебном взгляде, что зря так рано расслабился.

Но тут после короткого стука, обозначившего вежливость, в дверь заглянула медсестра и информативно сообщила, что больного уже готовят к операции, и подошло время самому хирургу готовиться. Он развёл руками, обращаясь к Малому: увы!

Антон вышел словно опять под наркозом. Гипнотическим! Доктор явно знал больше, чем говорил. Вернее так: вслух он говорил меньше, чем говорили его глаза. Антон стал чувствовать, что вроде как боится его, что ли? Только этого не хватало! Усилием воли заставив себя сбросить это, поразившее его, наваждение, он понял, что вопрос не только не закрылся лихим кавалерийским наскоком – вопрос заострился. Доктора надо трясти! Но не здесь – здесь он дома… Здесь он – главный! Завтра же прочь отсюда… Никуда этот доктор теперь не денется!

Мучимый похмельем, сидящий на кухне за столом в позе «мыслителя» – одна рука подпирает лоб, другая на колене с банкой пива – новоиспечённый кандидат наук всем телом вздрогнул от дверного звонка. Выругался, потея. Пошёл – пополз! – открывать. Пока двигался через прихожую большой новой квартиры, подаренной отцом к свадьбе, в голове успели пронестись самые яркие картинки из вчерашнего банкета. Похмелье быстро сдвинулось из негативно-мучительной фазы в оптимистично-предвкушающий подъём, когда вспомнил, что вчера – сегодня уже! – всё было не только душевно и весело, но и вполне прилично. Не было чувства тревожной стыдливой неизвестности. Залогом приличий была непрерывность воспоминаний – Кира помнил всё! Они с женой как гостеприимные хозяева бала уже утром завершали вечер, распрощавшись со всеми гостями и покинув ресторан последними. Похмелье сразу перестало быть горьким… Ведь вот пришёл же кто-то из вчерашних или свежих с продолжением поздравлений. А что? Хорошо!

Нежно и ласково щёлкнули, прячась внутрь периметра двери, многочисленные засовы замка, тяжёлая дверь плавно и солидно, как сейфовая, отошла от проёма наружу, и Кирилла так накрыло удивление, что он даже не смог разочароваться. За дверью стояла Мариванна…

– Здрасьте…

– Кирюша, как же так?!

– А что такое?

Он напрягся не от её жалкого вида и вопроса, он больше напрягся от обращения… От этого «Кирюши»! И когда ответно переспрашивал, успел даже… нет, не подумать – почувствовать раздражительную мысль: «Какой я тебе Кирюша, на хрен?! Давно уже по имени-отчеству все называют!»

– Ну как же, Кирюша?..

Мариванна, не в силах сдерживаться при виде чужого богатого похмельного наплевательского успеха, пустила-таки весьма обильную слезу.

– Как же так?! Антон же вчера к тебе пошёл! Нарядный такой… Красивый… А теперь он в больни-ице-е…

Несправедливо было бы сказать, что Кирилл расстроился только лишь плохой новостью как таковой, бесцеремонно внедрённой и разрушающей его сегодняшний комфорт слабости и умиротворения как оттенок всегдашнего успеха. Кира действительно ощутил беспокойство. Но до конца всё-таки сам не успел понять, что обеспокоило его больше: неизвестное состояние друга или то, что это состояние связывают с его вчерашним праздником. Нервно уже спросил ещё раз:

– Да что случилось-то, Мариванна?!

Сквозь слёзы бедная несчастная женщина размытым сыростью и усушенным платочком голосом рассказала, что Антоша провожал из ресторана девушку, на них напали хулиганы, ударили его ножом, и вот теперь он в больнице – один-одинёшенек…

При этом в её тоне звучали одновременно и мольба, и упрёк. Мольба оскорблённой женщины, не способной самостоятельно выбраться из унижения, ищущей справедливости у богатого и влиятельного знакомого барина – безотчётная мольба, не различающая степени и категории богатства и, особенно, влияния, а неосознанно понимающая их всеобъемлющими, сродни волшебству для её каждодневного привычного убожества. Волшебство это способно уладить любую, куда большую, беду. А уж такую-то проблему разрешить – это вообще дело незаметное!

Упрёк же её тона – тоже неосознанный – был в том, что вот он, Кирюша, сидит здесь в отличной квартире в полном благополучии, а улаживание беды не только не происходит, но о ней главный виновник – да-да, виновник, приглашал же! – даже не знает ничего.

Кирилл этих оттенков информативного плача в силу молодости и неопытности умом ещё не понимал. Но чувствовать их уже умел. Впрочем, скорее даже не уже, а врождённо умел. Поэтому он воспринял рассказ к радости Мариванны вполне конструктивно и деятельно:

– Разберёмся… В какой он больнице?

Кирилл и лицом стал строже – это тоже врождённо-сословный приём демонстрации превосходства, когда в голове показательно вызревает план действий, который не мог зародиться до этого. Демонстрация превосходства при этом была выполнена без тени – даже оттенка! – высокомерия и лжи.

– В районной! В какой же ещё-то?

И действительно! Что, Антона в Кремлёвку, что ли, положат? Участкового-то!

– Надо собираться…

Решимость на лице Кирилла сменилась вполне понятной суетливостью, обусловленной не столько тревожной новостью, сколько слабостью головы после вчерашнего.

– Куда собираться? – это в шикарно-завлекательном домашнем халате вышла на голоса Диана. – Здрасьте!

Мариванна её ненавидела. Несостоявшаяся невестка. Так-то ненавидела бы – дойди у них с Антоном дело до свадьбы – а ведь шло! Но теперь ещё больше – это ведь она его – Антона! – бросила. Она! Господи! И кто ведь? Пигалица… Не пара она Антону, это ясно… Но не она его, а он её должен был бросить!

– В больницу! – Кирилл перебил мысли Мариванны своим почему-то оправдательным тоном.

– Подожди собираться. Сначала надо позвонить.

Диана рассуждала вполне трезво и спокойно, всем своим видом показывая, что просительница здесь больше не нужна – даже развернулась прямо перед лицом Мариванны, отправляясь за телефоном. Кира не качнул головой в согласии – он ею затряс. Мариванна поняла, кто тут по-настоящему сейчас главный… Вернее, главная! Делать, действительно нечего, тем более что эта… никакой вины за собой явно не чувствует.

– Ладно, Кирюша… Пойду я…

И, забыв про лифт, а может, проигнорировав или, как представилось Кире, испугавшись его, двинулась неуверенно к лестнице.

– Мариванна! Вы не беспокойтесь… Вы же были у него?.. Он же в порядке уже… Сейчас мы всё узнаем… И съездим… Обязательно!

Заверение своего непременного участия он уже виновато (всё-таки!) крикнул вниз на лестницу, выйдя из квартиры. Диана через секунду молча взяла его за рукав, спокойно завела домой и с силой захлопнула дверь. С силой – это чтобы та старая дура слышала.