Галина Булахова - Сборник фэнтези

С этими словами её, наконец, повесили.

Она висела теперь, на противоположной стороне, и вид зала был совсем другой. Она просто висела и не о чем не думала, просто осваивала своё новое качество.

Картины смотрели на шторку (теперь картину якобы!) с нескрываемым интересом. Не часто происходит, что-либо подобное. Картины молчали и просто глядели на картину-шторку. Раньше не проходило и пяти минут, чтобы в её адрес не было сказано что-то колкое. Да, действительно, они не знали, как им теперь поступать. Как им к ней теперь относиться: как к равной или как?

А самой шторке было сейчас абсолютно безразлично, как на неё смотрят картины. Она, шторка, которая висела там, в углу, и прикрывала ни кому не нужное окно, теперь вот в раме, на самом видном месте. И замете, в очень красивой и новой раме.

– Да, пожалуй, моя рама, красивее, чем у этих картин. И теперь я, пожалуй, даже равноправная. А может, даже и лучше. Ну, конечно, лучше, ведь я не обычная картина, а вышитая. А поэтому лучше!

К картине-шторке подошла Анна Петровна, долго смотрела на неё, потом сказала, – хорошо, – и ушла.

Да действительно, хорошо! Шторке было очень хорошо, и как-то сделалось сразу, очень спокойно

Теперь в этом своем новом качестве для картины-шторки пошли однообразные дни. Она уже привыкла, что ею восхищаются, да и с картинами у неё сложились, наконец, равные отношения. Они одинаково висели, на них одинаково смотрели, они были равноправными.

Вечерами, и длинными ночами, (ведь картины не спят) какая-нибудь картина рассказывала свою или людскую историю. Картины знали много интересного, потому что они много повидали на своем веку. Шторке не было что рассказать, т. к. она ещё ничего не успела увидеть и пережить. Но слушать ей очень нравилось. Как только какая-нибудь картина принималась за очередной рассказ, шторка-картина, замерев, слушала. Конечно, рассказ не сразу начинался. Картины как всегда, спорили за очередность, долго выясняли, кто же последний прошлый раз рассказывал? Картина с герцогом на коне, которая прожила не один век, всегда спорила отчаянно. Она доказывала с таким усердием, что на ней появлялись все новые и новые трещины. И всё время с неё, что-то сыпалось. Наутро прислуга, подметавшая пол всегда недоумевала, – ну почему около этой именно картины столько пыли и какой-то песок. Она смотрела на картину и качала головой. Если герцог на картине мог бы отвернуться от стыда, он обязательно это сделал. Картине с герцогом было очень неудобно, что после ночных баталий, только около неё было столько мусора. Но рассказы именно герцога шторке-картине нравились больше чем другие. Они были насыщенны – мифическим и таинственным. Выражаясь по человечески, волосы становились дыбом и по шкуре бегали мурашки. В общем, у шторки, было, что-то в этом духе, когда она слушала его рассказы.

И вот в один из таких вечеров, вернее было уже за полночь, герцог, выдержав очередную баталию (видимо, сам герцог при жизни был отчаянным воякой) стал рассказывать про то, как его, то есть картину с ним, похитили из замка:

– Была гроза, вот как примерно сейчас. Всё гремело, сверкало, дребезжало, завывало. В зал вошли двое в плащах с факелами, долго ходили, а потом срезали именно меня, завернули и унесли. Единственно, за что можно было переживать, это чтобы не намокнуть. Но они меня всё-таки подмочили. Вон там, в низу, сбоку, теперь там краска осыпается. Меня везли по морю, была такая буря, что я даже при жизни такой не видел. Долго команда боролась, но корабль всё-таки добрался до берега. Капитан…

И в это время вдруг дверь в зал тихо открылась. Герцог замолчал. Двое мужчин со свечками вошли в зал. Оглядевшись, первый сказал?

– Ничего не видно.

Второй, шикнул на него:

– Тихо ты!

Они стали подходить к каждой картине, освещая её свечкой, и при этом говорили:

– Нет, не эта.

Шторка с интересом наблюдала за происходящим. Подумала:

– Наверно опять пришли воровать картину с герцогом. И за окном дождь с громом, всё сходится как он и рассказывал.

Она посмотрела на картину с герцогом, около которой сейчас остановились эти двое.

– Нет не эта, – в который раза кто-то из них сказал.

– Интересно, тогда, за какой картиной они пришли?

Она стала оглядывать остальные картины, к которым эти двое еще не подходили.

В это время свет осветил её. И она услышала:

– Это она!

– Ты точно знаешь, что именно эта?

– Да-да! Петрович мне её обрисовал.

– Но может быть! Вон тот герцог и то лучше. Старинная картина!

– Петрович сказал ясно, вышитую!

– Ну, вышитую, так вышитую. Тихо ты, чего орёшь!

– Снимай, чего стоишь. Быстрее!

«Не может быть, – думала шторка-картина, и это со мной, меня хотят украсть! И куда меня? Что как этого герцога повезут, по морю, и будет шторм, и меня намочат? А что если корабль утонет? Тогда Дашенька и Анна Петровна очень огорчатся. Нет, мне не хочется, что бы меня отсюда снимали. Мне здесь очень хорошо. Я привыкла. И вообще мне не хочется никуда плыть! Нет, неужели, это всё со мной? Ну почему со мной»?!

Ей захотелось стать не заметной, даже стать опять просто шторкой и висеть там, в углу, никем не замеченной. Впервые ей захотелось стать некрасивой и незаметной.

«Вот если бы сейчас сюда зашла бы Анна Петровна или хотя бы Дашенька. Они бы меня ни за что не отдали! Ну, где все?!! А»???

Но люди по обыкновению своему ночью спят. Не спят только вот эти…

Её сняли, скрутили и понесли.

Когда её, наконец, развернули, то картина увидела, что на неё смотрит мужчина и услышала:

– Да именно она, – сказал тот.

Картина-шторка увидела как этот мужчина, что-то дал этим мужичкам, и они ушли.

Шторке этот мужчина показался очень знакомым. Когда то она его уже видела. Она не успела додумать, где она его видела. Её скрутили опять, завернули в бумагу, завязали бантом, и понесли.

«Сейчас меня отнесут на корабль», подумала шторка.

И вот её опять стали разворачивать. Шторка услышала:

– Ах! Александр Петрович, вы душка! Неужели это то, что я просила!?

– Да, дорогая, для тебя я ничего не пожалею и на всё пойду!

– Так уж и на всё? – кокетливо говорила она, развязывая бант и разворачивая бумагу.

Шторка была развернута.

– Ах! – опять сказала дама.

Шторка сразу её узнала. Это была та самая дама, которая её первая увидела. И та, которая потом приходила, стояла, и молча, на неё смотрела.

Странное и в то же время жуткое предчувствие пронизало шторку.

Подержав какое-то время шторку, любуясь, она бросила её на тахту и, обращаясь к Александру Петровичу, – сказала:

– Не желаете отобедать с нами?

– С удовольствием.

А шторка осталась лежать в смятом состоянии. Нехорошее предчувствие её не покидало. В таком смятом положении она лежала долго. Казалось, о ней забыли. Шторка просто лежала, ни о чем не думая. Она просто ждала, что будет дальше. Ведь её, зачем то выкрали, принесли сюда. Значит, она нужна и скоро за ней придут и повесят. Там, будут, возможно, другие картины, мы познакомимся. И я им со временем буду рассказывать, как меня выкрали, как мне было страшно, и как ей не хватает её старых друзей.