Екатерина Смирнова - Богиня песков

– Лучше бы она этого не делала?

– Да, лучше бы она этого не делала. Но надо было восстанавливать доверие семьи. Я провел десять лет в столице Аре – то при дворе, то удаляясь от него. Но не нашел лучшего знания, как не нашел и лучшей судьбы. Каждый мой шаг оборачивался падением. Я писал стихи и даже напечатал книгу, но их слушали только молодые, такие, как я. Остальным было склевать, а потом их вообще запретили.

– Может быть, не склевать? – смеялась Эммале. – Раз запретили, значит, хорошо писал.

Тайлем читал, и Эммале фыркала. Такие стихи действительно лучше читать, будучи очень молодым. А потом краснеть.

– А ты хотел, чтобы их торжественно признали?

Тайлем вздыхал.

– Нет… Но хотелось быть знаменитым. Потом было хуже. Я вспомнил о том, кем мог бы стать, заступился за друга, который прятал у себя своего опального учителя, и меня в конце концов сослали. Колдовал я плохо, так что избежал судьбы прочих. Теперь я здесь и встретил тебя.

– Да, ты здесь и встретил меня. Какое же это злосчастье?

– Как только я нахожу себе дело или человека по душе, его отнимает у меня судьба. Представляешь, что будет, если мы захотим жениться? Пока я успешно разбиваю для вас императорские отряды, все идет правильно. Но если я захочу счастья для себя…

– Может быть, если мы поженимся здесь, богиня нам поможет, и твое злосчастье тебя не поймает?

– Надо немного подождать, – вздыхал Тайлем. – Если мне повезет, я женюсь. Если нет – погибну. Мне с тобой слишком хорошо.

– Ну так давай будет хорошо, – говорила она.

– Не будет…

Тут Эммале начинала рычать, и Тайлем успокаивал ее, а потом уходил, чтобы утром появиться в шатре Сэиланн для совета. Они видели друг друга, говорили о делах, а вечером встречались, чтобы начать все сначала.

У Эммале была зубастая большая птица по имени Твале, которую она подарила Тайлему. Когда Тайлем уезжал проверять посты, или – за несколько переходов, на переговоры с вождями, Твале носил письма от Эммале к Тайлему.

Говорят, что Твале кусал ездовых птиц, если видел врагов Тайлема, а потом сообщал об этом Эммале криком. Он умел виться над врагами, распознавая их, и жизнь Эммале была вне опасности.

Скоро она забеременела, и характер ее стал ужаснее, чем это можно описать. Она портила криком воду, рушила стены палаток, если сердилась, а все, кто мог ее рассердить, часто лежали с больной головой. Люди обратились к Сэиланн с просьбой успокоить подругу и советницу.

Сэиланн позвала Эммале и Тайлема и сказала:

– Вы поженитесь.

– Мы не поженимся! – запротестовал Тайлем. – Священный обряд отпугнет мимолетную удачу! Все становится так хорошо, что меня должны убить в ближайшем бою. Тогда Эммале останется вдовой, а ребенок – сиротой!

«Тьфу» – ответила, как говорят, на это Эммале.

– Эммале – сказала, как говорят еще, Сэиланн. – Приказать я ему не могу, никто теперь не женится по приказу. Поэтому перебирайся к нему в палатку, захвати ее и живи там, и не спускай с него глаз. Этот мужчина требует не заботы, а охотничьей хватки. А свадьбу мы устроим, когда победим. Тогда он не отвертится.

И в этот раз Тайлем с радостью согласился, потому что понял, что богиня может избавить от злосчастья только того, кто не будет поступать глупо.

Когда Сэиланн судила справедливо, или карала тех, кто виноват, или говорила на совете, вожди думали, как воплотить то, что придумано, а из толпы часто кричали ей:

– Ты освободила нас от императорской власти. Ты помогла нам прекратить войны. Ты дала нам воду!

И говорили ей соратники: ты – дочь всех племен. Любимая дочь, самая славная, самая старшая.

– Ты – дочь всех племен! – сказал Сэхра на совете, где было решено двигаться дальше.

– Ты – дочь всех племен! – закричала Эммале. – Дочь всех племен!

И это подхватили все, кто слышал, и разнесли по Айду и окраинам Исха, и там, где начинался Аре, тоже знали, что такое Сэиланн для племен, признавших ее Закон.

Никто бы не желал большего, но Сэиланн – желала.

По улицам города шел небольшого роста человек в скромной накидке, и камни под его ногами тихонько пели. Он прислушивался к их пению и, казалось, что-то отмечал про себя, будто делал записи в небольшую тетрадь, в которой потом напишет гениальный труд.

Он равнодушно прошел сквозь колонну воспитанников ремесленного училища – они учтиво расступились – обошел рабочих, возвращавшихся с фабрики, нечаянно толкнул и затем рассеянно обругал лудильщика, который ответил ему такой же дружелюбной бранью, и вошел в непримечательную подворотню, где его тут же ухватили за руки, обшарили карманы, дали по шее и вытолкали обратно на улицу.

Он громко и жалобно закричал, собрал зевак и пошел с ними к начальнику стражи, плохо исполняющей свою работу на этом участке, дабы жаловаться на презренных воров. Когда начальник участка с трудом от него избавился, на его столе не хватало нескольких бумаг, а на поясе – ключей.

Погрозив дверям участка кулаком, добрый человек небольшого роста свернул в ближайший переулок, где немедленно сунул ключи одному из подошедших недавних грабителей. Грабитель, как ни странно, не удивился, а только буркнул: «письмо ушло по назначению» и исчез вместе с ключами.

Поздно вечером грабитель вошел в погребок, где сидел тот же самый добрый человек. Там же присутствовал лудильщик, который держал на коленях корзинку, прикрытую чистой тряпочкой. С собой грабитель вел двоих осунувшихся парней неопределенного возраста, которые то и дело спотыкались.

– Вот ваши люди. – Он поклонился лудильщику. – Прошу вас аккуратно доставить их на место и постараться, чтобы вас всех не прибрали второй раз. Тебя, я так понимаю, тоже отвести?

Добрый человек кивнул. – Я еще пригожусь. После меня там была драка между подчиненными, и господин начальник не заметил, когда именно лишился ключа. Но как ты смог пройти в тюрьму?

– Это мое дело. Кстати – он обернулся к лудильщику. – Мои свитки вы взяли с собой?

Лудильщик хмыкнул и огладил бока корзинки. – Я надеюсь, и книги, и люди будут в безопасности. Это все, что мне удалось спасти.

– Тогда пойдем. Спасибо за приют, никар.

Хозяин погребка посмотрел на них и подмигнул, ссыпая тяжелые бусы в специальный ящичек.

«…Да, об этом лучше не писать никому, пока я не обдумаю это как следует.

Возможно, об этом нельзя писать никому.

Я доверяю интуиции. Здесь убивают, и умирает величайшее в мире ремесло. Но если я все же обнаружу здесь мага, готового отправиться в другие земли на моем корабле – даже затем, чтобы учить старому ремеслу – зачем ученым Хэле знать, как причинить ему зло, величайшее зло?..

Некоторые непроизвольные воздействия магов – сильнейшая головная боль, разрушение металла – очень напоминают микроволновое излучение или очень сильное излучение радиопередатчика. Так как я не могу замерить это излучение ничем из имеющегося у меня оборудования – я не могу сказать ничего определенного.