Владимир Романовский - Средневековый детектив

Она с размаху залепила ему по щеке с такой силой, что он качнулся, а в голове у него что-то бабахнуло, будто палкой об ствол старого дуба. Сила была совершенно не женская. Повар отступил в сторону, держась за косяк. Он хотел было что-то еще сказать, но тут ему почудилось, что баба собирается лезть в сапог за ножом, и он промолчал.

Дом Явана устроен был по властительному укладу. Гостья безошибочно определила занималовку и направилась туда решительным шагом. Повар потер начавшую пухнуть щеку, сделал несколько глубоких вдохов, и вернулся в кухню.

Две пары зеленых глаз встретились, взгляды уперлись друг в друга, некоторое время хозяин и гостья молчали. Гостья смотрела насмешливо, с оттенком презрения. Хозяин, подавив неприятное удивление, притворился равнодушным.

– Здравствуй … Яван.

– Здравствуй … Эржбета.

– Я к тебе по делу.

– Понимаю, что не по любви.

– А раз понимаешь, пригласи сесть.

– Садись.

– Что это такое все? – спросила она, садясь и кивком указывая на берестяные свитки на столе.

– Доносы, – сказал Яван.

– Что-то много очень. Вот уж не думала, что в Земле Новгородской столько умеющих писать.

– Писать и записывать – грунки разные, – заметил Яван. – Новгород – не Псков. Четверо писцов стараются, на торге. С утра до вечера, не разгибаясь, за плату добрую. За две дюжины сапов напишут на кого угодно и что угодно. Оно, конечно, больше ремесленники балуются, но бывает, что и купцы, а то и укупы из тех, кто деньгами затруднен. И то сказать – выгода.

– Какая же?

– Ну, как. Прямая выгода. Продал себя человек в холопья за некое количество денег. Что-то потратил, что-то сберег. Не всю же ему жизнь в холопьях ходить. А выкупиться – нечем. Вот и идет он к писцу, а тот ему пишет, что болярин или купец такой-то от дани уклоняется и связи с повелителем враждебной Новгороду Индии имеет с целью сопряжения.

– С целью чего?

– Имеется в виду свержение, но в народе почему-то считают, что сопряжение звучит государственнее. От трех до десяти таких доносов в день.

– А почему их несут именно тебе?

– Считается, что я приближенный князя и действую его именем.

– Но ведь это не так?

– А людей не переубедишь. А недавно жена одного мельника решила, что с нее хватит … Впрочем, тебе это наверное не интересно. Ты женщина серьезная, что тебе какая-то жена мельника…

Говоря все это, Яван рассматривал Эржбету, как мужчины обычно рассматривают бывших любовниц – не особенно стесняясь, оценивая перемены, не проявляя энтузиазма. Что ей от меня нужно, думал он. По своему ли она почину здесь, или же опять неуемная Марьюшка задумала что-то?

Манера сидеть у Эржбеты была все та же – не женская и не мужская. Колени вместе, правая ступня отставлена назад и вбок. Нож, конечно же, в сапоге – неизменный, остро наточенный, в кожаных ножнах. Легкая прочная сталь и костяная, свинцом утяжеленная, рукоять.

Кожа на носу у Эржбеты облезла. Эржбета боится солнца. Я, веснушчатый рыжий Яван, тоже боюсь солнца.

– Так что за дело у тебя ко мне? – спросил он.

– Дело несложное, – сказала Эржбета. – Жестокий город, Новгород. Приехала я навестить мужа, а его, оказывается, убили.

Яван уставился на нее не мигая.

– Мужа?

– Ну да.

– Ты вышла замуж?

– И не успела насладиться теплом семейного очага.

– Кто же твой муж … был?

– Человек не очень известный. Но все же муж. Звали его Рагнвальд.

– Рагнвальд!

– Да. Рагнвальд.

– Это что же – шутишь ты так?

– Какие уж тут шутки, Яван.

Как всегда при произнесении ею его имени, Яван содрогнулся. Столько высокомерного презрения в пяти звуках. Как всегда, он вспомнил, как и где Эржбета произнесла это его имя впервые, сказав, «Так ты теперь, стало быть, Яван ». Тогда, в первый раз, его затрясло от бессильной ярости. Сейчас же было просто очень неприятно. Мужа у нее, видите ли, убили.

– Рагнвальд, стало быть.

– Да.

– Не понимаю, – сказал он. – Что за дела могли быть у тебя с Рагнвальдом?

– Он был мой муж. Семейные дела.

– Какие к лешему семейные! Рагнвальд любил маленьких девочек.

– Маленьких?

– Ну, не очень маленьких. Моложавых.

– По-моему, только одну.

– Пусть так. Но маленькая она. Не такая дылда, как ты. Что ты затеяла, говори прямо.

Эржбета сунула руку в суму, некоторое время в ней копалась (невольно Яван бросил тоскливый взгляд на сверд, лежащий на приоконном скаммеле – семь шагов, не успеть) и вытащив свиток, протянула его Явану не вставая. Пришлось перегибаться через стол.

Действительно, самый обыкновенный брак. Печать Десятинной Церкви. Можно, конечно, подделать и печать, и кривые буквы отца Анастаса. Но нет – это не подделка. Явно не подделка.

Яван положил свиток на стол. Улыбнувшись злорадно, Эржбета встала, взяла свиток, сунула небрежно в суму, и снова села, отставив в сторону правую ступню.

– Прошу прощения, – сквозь зубы сказал Яван.

– Прощаю.

Помолчав, Яван встал, обошел стол, и присел на край.

– Что же ты собираешься предпринимать? – спросил он.

– Еще не знаю. Вот, пришла к тебе посоветоваться.

– Польщен. Будешь искать справедливости?

Эржбета неприятно улыбнулась.

– Я не из тех, кто ее ищет .

– Да. Это так.

– Я не знаю, кто убил моего мужа и зачем. И, в общем, в данный момент это не очень важно. Хотя, конечно, лучше бы ему не попадаться мне на пути. Но дело не в этом.

– В чем же?

– У нас с мужем был договор, и по договору этому мне принадлежит некая часть его владений.

– Вот оно что, – Яван облегченно вздохнул. Корысть – это больше на нее похоже.

– Так в чем же дело? – спросил он.

– В том, что мужу моему не так давно подарена была во владение Ладога.

– Да, я знаю.

– Но в нашем брачном соглашении она не упоминается.

– Совсем не упоминается?

Эржбета промолчала.

– Ну так, стало быть, – заключил Яван, – Ладоги тебе не видать. Грустно, но это так.

– Меня всегда восхищали твои шутки, – сказала она. – Тебе бы не в торговлю – в скоморохи податься. Весьма уважаемая профессия, и доходы немалые, особенно летом.

– Да, я уж думал об этом, – заверил ее Яван. – Может и воспользуюсь когда-нибудь возможностью. Ну так стало быть…

– Мне не нужна вся Ладога, – сказала Эржбета. – Мне хотелось бы владеть лишь малой ее частью.

– Так.

– Игоревым Сторцем.

– Игоревым … позволь, позволь … Игорев Сторец! Бывшее владение Свена Борегаарда.

– Поражаюсь твоей осведомленности.

– Свен продал его шведскому конунгу когда-то.

– Не продал. Подарил. И тот присоединил его к ладожским владениям.

– Поскольку никто не хотел Сторец брать себе … кстати, почему?

– Очень трудное место.

– Точно, – вспомнил Яван. – Там ничего толком не растет. И ветры там такие, что каждую осень дубы с корнем вырывает. Странно, что они вообще там выросли, дубы эти. Вообще Ладога – противное место. Так зачем тебе Игорев Сторец?