Игорь Соколов - Мое волшебное чудовище

А я-то здесь причем?! – удивляюсь я.

– Ты не в счет, ты даже на мента-то не похож, – засмеялся Юрий Владимирович, и снова мне чаю подлил. – В общем, ищи хату, Тихон Тихоныч, – а завтра мы тебе твою женку в самом лучшем виде доставим, и колесико с тросиком закрепим, чтобы кость в нужном направлении срасталась!

Ох, Юрий Владимирович, я даже слов не могу найти, какой вы даровитый и изумительный человек! Прямо искра Божья, талант! Да что там талант, талантище!

Да ладно, Тихон, – смутился Юрий Владимирович, – ты уж сходи к своей Рыжухе! – при последнем слове он смутился и покраснел.

И вы снова меня к ней пускаете, – прослезился я, благодарно пожимая его руку.

Ну, ты, Тихон Тихоныч, как дитя малое, – засмеялся Юрий Владимирович, а я со всех ног кинулся к своей Рыжухе.

Уже наступило время обеда и Юрий Владимирович к моей великой радости разрешил покормить ее с ложечки. Она сначала не хотела, все чего-то стеснялась, я, мол, и сама могу руками есть, но я настоял.

Ах, Господи, какое же это удовольствие, кормить с рук любимую женку! Будто ребенок раскрывала она свой нежный ротик и маленькими глоточками вкушала грибной супчик. Я специально поменьше брал в ложку супа, чтобы подольше растянуть удовольствие!

Вскоре принесли обед и для меня, и теперь уже моя Рыжуха настояла на том, чтобы покормить меня с ложечки, и я опять погрузился в пучину удовольствия. Я раскрывал свой рот как большая счастливая рыба, а ее маленькая ручка с ложкой, едва касаясь моих губок, заботливо отправляла глубоко внутрь прекрасный грибной супчик.

Ах, Боже, какое это счастье, быть любимцем и любить!

После моя обеда моя ручка опять спряталась под одеяло, и несколько моих беззастенчивых пальчиков ушло вглубь ее волшебной пещерки. Своим стоном моя Рыжуха, кажется, озаботила Юрия Владимировича. Я видел его дрожащий, и переминающийся с ноги на ногу силуэт за стеклянной дверью, закрытой белой занавеской.

Возможно, хитрец думал, что мы тут трахаемся, и сам же удивлялся, как это мы можем трахаться, если нога у Рыжухи вся в гипсе, и подвешена на колесике с железным тросиком к потолку.

Уж только из-за одного этого, я извинился перед Рыжухой и, вытащив руку из ее волшебной пещерки, тут же кинулся за дверку. Однако, как ни странно, но за дверью я увидел не Юрия Владимировича, а сержанта Чуватова, который как-то странно обнял меня и с каким-то легким подобострастием стал заглядывать мне в глаза.

Ты уж меня извини за все, братан, – зашептал Чуватов, – я же не знал, что ты женат, да еще на такой солидной бабе!

Почти сразу же я почувствовал запах перегара, сильно выделяющийся из раскрытой пасти сержанта Чуватова. Причем этот перегар резко отличался от перегара Юрия Владимировича своей крепостью и совершенным отсутствием качества продукта, отчего я даже немножко захмелел.

Ты уж, Тихон, извини, – зашептал мне на ухо сержант Чуватов, успевая при этом еще и озиратся по сторонам, – я ведь тебе с твоей бабой помочь могу! Схему ДТП ведь я составлял, и следаку еще не отдал! Мы там любой тормозной путь можем изобразить, разве не так?!

Ну, так, – говорю, – ну и что?!

Просто так это, Тихон, не делается, – зашептал Чуватов, – ну, как с коллеги, с товарища – лишь штуку!

Ощущая после этого какое-то странное превосходство по сравнению со сгорбившимся передо мною Чуватовым, я с громадным удовольствием плюнул ему в изумленную рожу и удалился молча в палату.

Когда Чуватов шепнул мне вдогонку: Спасибо! – моя душа возликовала, и захотелось сразу обнять его и простить, но желание увидеть свою Рыжуху было сильнее.

Я опять присел к ней на кроватку, и впился в ее губы жадным поцелуем, а язык мой, как прыткая змейка, проскользнул между ее жемчужными зубами, и она сразу же извлекла из себя такой божественный стончик, что я потерял сознание. Сознание как легкая и невидимая дымка взлетело под потолок к маленькому колесику, на котором был привязан трос, подымавший ее ножку и растворилось где-то за окном!

Свет за окном то возникал, то снова пропадал, и поэтому казалось, что вся земля дрожит от нетерпения, от безумного желания вмиг слиться с чужим тельцем, и тотчас же сделать его своим…

Построил дом, помолился и простил всех. Здесь место темницы моей и отсюда пойду я в новое Царство возникновения. Исшедший из мира, покинул дом, вылил на землю вино, раздал хлеб нищим и продал последнее и побрел гол и пуст сродни зверю.

Сильный ветер, пустынная дорога и такое же безлюдное поле, и тревожное предчувствие чего-то необъяснимого. Тоска. Гроб на ветвях. Слезы из глаз. Черные вороны на камнях. Сгорбившиеся кресты как калеки. И один темный дом на краю кладбища. Не люди, а призраки бродят вокруг и холодно, а ворон все каркает и каркает, – раздавался солидный бас Ивана Матвеевича.

Матвеич, ты чего, молитву читаешь?! – спросил я его, зайдя к нему в комнату.

Да вот, книжку какую-то потрепанную нашел, – улыбнулся Иван Матвеевич.

А где Леллямер?! – спросил я.

Да наверно, опять с бабами в бассейне плавает, – вздохнул Иван Матвеевич, читая книгу, – не доведут его до добра эти бабы!

А где ваша Евгения?!

Да, здесь под кроватью лежит, – отозвался Иван Матвеевич, – Евгения, вылезай, к нам гости пришли! Видишь не отзывается, наверное уснула!

Я опустился на корточки и заглянул под кровать и увидел голую Евгению.

Это мерзко, – простонала Евгения и отвернулась к стене.

Слушай, Матвеич, я что-то не пойму, что у вас тут происходит, – поднялся я с пола.

Так видишь, твоей Кларе не нравиться, что Евгения ко мне ходит, вот она и спряталась под кроватью, – шумно выдохнул из себя воздух Иван Матвеевич.

Так Клара уже на это внимания никакого не обращает, – удивился я.

Так мы тебе и поверили, – сказали хором Иван Матвеевич и Евгения из-под кровати.

Дело ваше, – вздохнул я, и вышел из комнаты, пожав его сухую жилистую руку.

Когда я поднялся на третий этаж в нашу спальню, то был еще больше удивлен: Клара на светлых обоях рисовала черной тушью какие-то уродливые и безобразные лица, все в ужасных шрамах и ссадинах.

Что с тобой?! – испугался я.

От любви случаются одни только несчастья, – прошептала Клара, не прекращая свое рисование.

Ты что, сошла с ума?!

Возможно, – вздохнула Клара, – во всяком случае, я знаю, что от своего уродливого лица я точно не избавлюсь!

О, Господи, но ты же обещала мне, что сделаешь пластическую операцию! – неожиданно приглядевшись к ее рисункам, я нашел поразительное сходство этих страшных масок с ее собственным лицом.

Я подошел к ней и поцеловал ее. За окном падал пушистый снег. Клара прижалась ко мне и заплакала. Ее губы были напряженными, и казалось, что она целует не меня, а воздух.