Игорь Соколов - Человек из грязи, нежности и света

Впрочем, Эскина все еще продолжал думать об отце. Больше всего его беспокоило предположение Леонида Марковича, что дядя Абрам со своей подругой не сбежал от продюсера, а где-то спрятался поблизости, а следовательно, ждет от них помощи.

– А может мы все-таки постараемся разыскать логово этого продюсера?! – спросил он у Леонида Марковича.

– Искать его в Москве, все равно что искать иголку в стогу сена, – сочувственно улыбнулся Леонид Маркович, – мы сейчас ищем Эрику Львовну, и если найдем, тогда отыщем и продюсера.

– А нельзя ли как-нибудь побыстрее?! – лицо Эскина изображало мольбу.

– Как-нибудь не получится, – ответил Леонид Маркович, отпив из своего бокала пиво.

– А как вы можете что-то сделать, если вы здесь с нами сидите и пьете?!

По-детски наивный вопрос Эскина развеселил Леонида Марковича.

– Интересная мысль, – засмеялся он, – в связи с этим я вам расскажу очень поучительную историю об Орфее и Эвридике.

– Да, знаю я эту историю, мы еще в школе ее изучали, – разочарованно вздохнул Эскин.

– А я все равно вам напомню, чтобы легче было объяснить, о чем я веду речь. Орфей был великим музыкантом, сыном простого смертного и Каллиопы, покровительницы музыки.

Достигнув зрелости, Орфей влюбился в Эвридику и женился на ней.

Вскоре после свадьбы Эвридика гуляла по берегу реки. Какой-то мужчина заметил ее и попытался насильно ею овладеть.

Эвридика пустилась от него бежать и случайно наступила на ядовитую змею, укусившую ее, и умерла. Орфей был совершенно убит горем.

Он взмолился богам, чтобы они позволили ему спуститься за Эвридикой в Подземный мир и вернуть ее к жизни.

Боги растрогались, услышав его скорбные песни, и исполнили его просьбу.

Когда Орфей добрался до берегов Стикса, границы между миром живых и Подземным миром, солнечный свет померк, и небо покрылось густой тенью. Орфей заиграл на лире, и Харон был так очарован музыкой, что перевез его на другой берег, забыв о плате.

Злобный страж подземного мира, трехголовый пес Цербер прекратил лаять и стал прислушиваться к музыке.

Трое судей всех мертвых тоже так были околдованы музыкой Орфея, что прервали свою работу, и мучения всех грешников, и мучения Сизифа.

И, наконец Орфей встретился с Аидом, повелителем подземного мира, и музыка его смягчила сердце царя мертвых. Аид согласился исполнить просьбу Орфея при одном условии: Орфей не должен оборачиваться и смотреть на Эвридику до тех пор, пока они не выйдут из Подземного мира и не окажутся вновь в мире живых, а если Орфей хоть раз взглянет на нее, то Эвридика навсегда останется в подземном мире.

Помня об этом, Орфей отправился обратно в мир живых, а Эвридика шла за ним следом.

Он шел прямо и не оборачивался. Но в конце концов мысли о своей возлюбленной так переполнили его сердце, что Орфей не стерпел и обернулся и навсегда потерял свою Эвридику.

– И к чему ты нам это рассказал?! – усмехнулась Алла.

– А к тому, что никогда нельзя целиком отдаваться ни своей работе, ни своей личной жизни, в том числе друзьям и любимым, – улыбнулся Леонид Маркович, – человек, отдающийся чрезмерно чему-то одному становится фанатичным и слепнет от переизбытка собственных чувств!

– Ну, ты и загнул! – засмеялась Алла.

– Ничего я не загнул, – обиделся Леонид Маркович.

– А я понял, – сказал Эскин и, перегнувшись через стол, пожал Леониду Марковичу руку. Тут же зазвонил телефон и Леонид Маркович для всех приложив палец к губам, взял трубку: Алло! Что ты говоришь Михалыч?! Значит, Эрику Львовну поймали. Пыталась улететь во Францию! Интересно! Интересно!

Обрадованный Эскин прижал к себе Аллу.

Он бы обязательно разревелся, если бы не поймал ревнивый и по-детски смешной взгляд Лулу.

И тут же его мысль об отце уступила другой, более философской и отвлеченной мысли о том, что никогда и никому нельзя полностью отдаваться.

«Может поэтому я и совершаю так много ошибок в своей жизни, что ослеплен чувствами и не вижу недостатков своих возлюбленных».

И он уже критическим взглядом окинул и Аллу, и Лулу.

Алла еще больше разгорелась яркими красками словно ярко рыжая осень на картине великого художника.

Лулу, напротив, поймала его внимательный взгляд и сразу вся съежилась.

«То ли животное, то ли ребенок, а скорее всего и то, и другое, но все же как невероятна красива Алла, и как она близка мне, словно я знаю ее уже целую Вечность!

И почему она мне раньше не встретилась?! – он поцеловал Аллу, а потом Лулу, и разглядев у нее под носом засохшую сопельку, заботливо вытер ее платком, и она ему как послушное дитя улыбнулась.

– А вы, как я погляжу, очень любвеобильный человек, – добродушно усмехнулся Леонид Маркович и Эскин взглянул ему в глаза, и долго не отрываясь, как-будто защищая сам себя, глядел, пока Алла снова не притянула его к себе нежным-магическим поцелуем.

Дяде Абраму показалось, что все их существование внутри будки рождено надеждой, страхом и слезами, а еще трепетной улыбкой Риты.

Солнце, вставшее утром следующего дня расцветило их своими лучами, быстро прорвавшимися сквозь широкую щель приоткрытой двери, которая теперь уже не билась от ветра, и не вызывала в душе непонятного беспокойства.

День был безветренный и своим теплом, и светом сулил радость и благополучие.

– День по кайфу, – сразу заметила Рита.

– Может спустимся вниз, – предложил дядя Абрам, уже притрагиваясь к люку руками.

– Ты, что, ох*ел?! – испуганно поглядела на него Рита.

– Ну, ты же сама сказала, что день по кайфу, – добродушно улыбнулся дядя Абрам, – а значит, наши предчувствия могут нас не обмануть.

– Ты, что, хочешь опять быть под копытом этого козла?! – Рита смотрела на него как на ненормального.

– Упасть с крыши мы всегда успеем, – засмеялся бодро дядя Абрам, – а вот проверить свою судьбу, погрузиться в ее таинство, думаю, необходимо!

– Ладно, проверяй, – дрогнула Рита, было видно, что она уже устала от долгого ожидания, как и от усталости с голодом.

– Хотя бы ради нашего будущего ребенка, – прошептал дядя Абрам и открыл люк.

Слабый электрический свет абсолютно пустой комнаты тут же создал в них очевидное напряжение.

Они глядели на нее и думали, что их ждет за белой дверью белой комнаты, лишенной всякого цвета, как будто с таинственным намеком того самого существа, которое посылает им едва уловимые знаки.

– Я спускаюсь, – прошептал дядя Абрам, поглядывая на белую лестницу, примкнувшую к краю люка.

– А может не надо? – жалобно сделала вдох Рита.

– Страх съедает душу, а мужество выделяет ее, – ответил без шепота дядя Абрам и начал спускаться.