Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том пятый. Одинокому везде пустыня

А Уля Жукова оказалась на редкость одаренной, переимчивой девочкой с исключительной памятью, сообразительностью и жаждой знаний. Уже года через полтора тесного общения с Марией она навсегда перестала говорить «тама», «поклала», «значится» вместо «значит» и т. д., и т. п. Склонная к учительству, Мария выучила ее хорошему русскому, а заодно и французскому языку, приохотила к чтению книг.

Мария не задержалась на конвейере. Скоро ее оценили и начали выдвигать, а она подтягивала за собой Улю. В 1927 году Мария уже работала на головном танковом заводе «Рено» инженером по расчетам предельных нагрузок двигателей и их наладке и получала солидную зарплату. А Уля выучилась на водителя авто и отгоняла машины в накопители. Койко-место на двоих осталось в прошлом, теперь они снимали хорошенькую квартирку с двумя крохотными спаленками, кухонкой-столовой и прихожей, в которой с трудом могли разойтись трое, с газовым отоплением, плитой, ванной и газовой колонкой для нагревания воды, которая так воняла, что долго не размоешься. Уля поддерживала в их квартирке такой порядок, что иной раз Мария даже ворчала на нее:

– Ну что ты все трешь, трешь, сколько можно!

– Ничего, – весело отвечала Уля. – Работай с душой – горб вырастет большой!

Точно так же, как бывает у людей врожденная грамотность, у Жуковой Ульяны была врожденная нравственность. Мария знала, что на Улю можно положиться как на саму себя, и доверяла ей безгранично. Сначала девочка была при Марии кем-то вроде Пятницы при Робинзоне Крузо, но она схватывала все так быстро, так легко перенимала Мариины манеры, обороты речи, словечки, жесты, что со временем всем стало казаться, что они сестры.

Когда однажды в присутствии Ули Марию прямо спросили об этом, то она не отреклась от девочки:

– Да, это моя кузина.

Уля покраснела до слез и метнула в сторону Марии такой благодарный взгляд, что он сказал больше любых слов. С тех пор так и повелось: кузина и кузина. Таким образом, Мария сама воспитала себе родню на чужбине, сама утвердила Улю в новом статусе. И это сделало каждую из них вдвое сильнее, защищеннее и не только скрашивало им жизнь, но и давало точку опоры…

Узкая белая дорога вышла к берегу моря. Дорога на этом участке была насыпная, с очень высокими откосами из утрамбованного известняка, и создавалось впечатление, что автомобиль, словно лодка, плывет в дрожащем от солнечного света, зыбком утреннем мареве. Внизу слева проплывали столбики белых от пыли кактусов, справа скользило синее зеркало Тунисского залива с далекими черными парусами рыбацких фелюг.

«Как много странного в мире! – думала Мария. – Ну как здесь прочтешь “Белеет парус одинокий”, когда он чернеет? Не поймут… Или, например, у русских “кыс-кыс-кыс” – иди сюда, кошка, а у немцев – иди отсюда!»

Йодистый запах морских водорослей приятно возбуждал, веселил душу, вселял уверенность и в сегодняшнем, и в завтрашнем, и как бы в нескончаемом дне ее, Марииной, жизни – светлой, деятельной, необходимой не только ей самой, но и другим людям, а даст Бог, то и России!

«Как хорошо, что я переехала в Тунизию! – размышляла Мария. – Здесь так спокойно, и, кажется, есть шанс заработать приличные деньги… Тысячу раз прав Юлий Цезарь: “Лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе”».

Плавно ведя машину, вслушиваясь в ровный, без сучка и задоринки, гул ее мощного мотора, Мария вспомнила, как ошеломлены были мсье Пиккар, мсье Хаджибек, его жены и дети да и вся челядь, когда она исправила машину. Если бы они знали, какая это для нее чепуха! Для нее, которая может отличить на слух не только марку работающих авто, дрезины или танка, но и страну изготовления, и год выпуска, и состояние двигателя, как минимум, по десяти параметрам. На танковом заводе «Рено» Марию так и звали – «слухачка», ценили и, несмотря на то что она была эмигрантка, поставили на инженерную должность. И как же было потрясено заводское начальство, когда в один прекрасный день Мария подала рапорт об увольнении по собственному желанию.

Ее даже вызвал к себе главный инженер – седовласый сухощавый серб, кстати сказать, очень крупный математик-прикладник.

– Я не знаю, что вами руководит, но, если вас не устраивает зарплата, я могу увеличить ее вдвое. Я знаком с вашими отчетами и снимаю шляпу! Вдвое?

– Нет, – сказала Мария.

– Втрое, – взглянув на нее с большим интересом, предложил главный инженер. – Большее не в моей власти и даже не во власти управляющего. Тогда вас надо назначать руководителем испытательного полигона, а это сопряжено…

– Это сопряжено с тем, что у меня нет подданства Франции, и со многим другим, – пришла ему на помощь Мария. – Я все понимаю. Большое спасибо. Но вы ведь сейчас сами подтвердили, что здесь, на заводе, как иностранка я достигла потолка, а будут платить вдвое или втрое больше – это ведь не принципиально… Вы очень щедрый человек. А с вашими работами по математике я знакома еще с Пражского университета.

– Неужели их там проходят? – оживился собеседник Марии, и его глаза воодушевленно заблестели, а морщины на сухощавом лице как бы разгладились.

– Да, проходят. Я даже писала курсовую работу против вас.

– Против меня? – инженер даже привстал от изумления.

– Да, вашу шестую теорему я сначала опровергла, не оставила камня на камне и получила отличную оценку. А потом, уже на рождественских каникулах, вдруг стала просматривать свои доказательства и нашла в них ошибку. Такую маленькую-маленькую, но очень подленькую, глазную ошибку. Пошла к профессору, попросила отменить мой зачет.

– Ну и что, он отменил? – с неподдельной тревогой в голосе спросил главный инженер.

– Нет.

– Правильно сделал, я бы тоже не отменил. Я бы еще за смелость и мужество повысил оценку.

– Она и без того была слишком высока! – улыбнулась Мария. – А мужества никакого не было и смелости тоже. Просто я потеряла ноль в одном уравнении, вы представляете?

– Еще бы! Я сам терял этот паршивый ноль дважды, и дважды все доказательство шло у меня насмарку! Куда же вы уходите? Надеюсь, не к нашим конкурентам? – почти угрожающе спросил он после паузы, и его только что умильно блестевшие глазки стали, словно ледышки.

– Да что вы, мсье! – Мария искренне рассмеялась. – Я ухожу работать в Русский модный дом ТАО [23]. Вы, конечно, слышали о таком?

– Нет, не слышал.

– А ваши жена, дочери, невестки?

– Я одинок, мадемуазель.

– Простите.

– А тут нечего прощать. – Главный инженер тепло улыбнулся, и, глядя на него, Мария подумала, что вроде бы он еще совсем не старый человек. – Так я решил после гибели моей жены и трех дочерей, они, как и я, были сербы… Я подпишу ваш рапорт, не беспокойтесь.

Наступило неловкое молчание.