Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том пятый. Одинокому везде пустыня

– Хотя, – заключил доктор Франсуа, – вполне возможно, что многое из того, о чем мы сейчас говорим, вам вовсе не понадобится. Посмотрим – как карта ляжет.

Мария засмеялась.

– А что тут смешного? – удивился доктор Франсуа.

– Ничего, – отвечала Мария, – просто это слова моей мамы, любимая ее присказка: «Посмотрим – как карта ляжет!»

– Я польщен, – широко улыбнулся доктор Франсуа, – то, что говорят наши мамы, запоминается надолго. Моя мамочка говорила эти же самые слова, она обожала раскладывать пасьянсы. – И доктор расплылся в такой простодушной улыбке, что даже приоткрыл рот и стал неуловимо похож на маленького мальчика.

– Мода на пасьянсы до сих пор не прошла, – сказала Хадижа, – я мечтаю научиться раскладывать пасьянсы. А ты, Мари, наверное, знаешь их десятки? Научишь нас с Фатимой?

– Научу, – Мария сделала паузу и закончила как-то очень странно: – Если вернемся из суда…

– А чего бы это нам не вернуться? – удивилась Хадижа. – Не тебя ведь судят, а разбойников? Куда мы денемся?

– Это я так. Конечно, глупость сказала, – смутилась Мария, но по побледневшему ее лицу было заметно, что за случайно сорвавшимися с ее уст словами есть какая-то странная опаска…

Доктор Франсуа тем временем продолжил свой инструктаж. Он сказал, что Мария ни в коем случае не должна приезжать в суд ни с губернатором, ни с его женой Николь, ни одна за рулем автомобиля. Лучше всего, если Мария подъедет к толпе, например, с Хадижой и не на авто, а на фаэтоне, запряженном парой белых лошадей. Последнюю часть пути до входа во двор мечети, рядом с которой располагалось и помещение суда, наверняка придется идти сквозь толпу – интерес к процессу огромный. И Мария и Хадижа должны быть в белых одеждах. Лицо Хадижи может быть открыто, а лицо Марии обязательно скрыто за густой белой вуалью. На обеих должны быть белые перчатки. Перчатку с левой руки, что ближе к сердцу, Мария может снять только в суде, когда ее водворят на специальное место у узкого окошка, забранного железной решеткой, не в зале суда, а за его стеной, в общем помещении для гостей, для приглашенных по особым пропускам, заверенным в губернаторской канцелярии. Как лицо пострадавшее, Мария получит право высказаться, но только в том случае, если судья прямо попросит ее об этом. А если Марие, например, что-то не понравится по ходу ведения дела, то она имеет право просунуть свободную от перчатки кисть руки между прутьями решетки и знаками показать свое несогласие – только знаками.

Фатима сказала, что она тоже хочет сопровождать Марию.

– Не только берберы должны видеть, что Хадижа с тобой как сестра, но и бедуины должны видеть, что Фатима с тобой как сестра!

Господин Хаджибек вяло возразил своей младшей жене: дескать, нечего ввязываться ей в это дело, лучше бы посидеть с малышами.

Но тут доктор Франсуа неожиданно горячо поддержал Фатиму.

– Замечательная идея! Берберы и бедуины вместе – это очень серьезно! Это уже само по себе защита от возможных недоразумений. Нет-нет, дорогой Хаджибек, вы должны отпустить с Марией и Хадижу, и Фатиму! Замечательная идея!

Господин Хаджибек поднял вверх свои коротенькие руки, увы, уже заграбаставшие едва ли не третью часть Тунизии.

– Сдаюсь, господин полковник! Как скажете, так и будет!

Когда холодным солнечным утром следующего дня Мария, Хадижа и Фатима подъехали на наемном белом фаэтоне, запряженном парой белых кобылиц, к месту предстоящих событий, то увидели на склоне горы перед собой такую многотысячную толпу, что всем им стало не по себе. Гора, на вершине которой находилась мечеть, была невысокая, но с длинным пологим склоном, в котором были вырублены ступени довольно узкой, но очень длинной лестницы, ведущей непосредственно к порогу мечети, господствовавшей над городом, построенным, как и было установлено некогда Римским сенатом, за десять тысяч шагов от моря за руинами древнего Карфагена. От подножья горы были хорошо видны белый город Тунис и синее море с несколькими рыбацкими фелюгами под черными парусами. При виде гудящей, колышущейся толпы, облепившей склон, Мария сразу вспомнила пристань в Севастополе, давку, которая разлучила ее с мамой и Сашенькой, конвульсии гигантской массы людей, колеблемых миллионами мелких разрозненных усилий, и жалкую свою беспомощность перед этой стихией, такой же страшной, как огонь и вода. И в ту же секунду уже изведанный однажды животный страх вступил в ее тело – в кончики пальцев, по которым закололи иголочки, в спину, которая вдруг заледенела, в деревенеющие скулы! Из последних сил, преодолевая спазм в горле, Мария прохрипела свистящим, громким шепотом по-арабски:

– Сестрички! Держите меня! Сестрички, тащите меня! Я боюсь! Я бою…

Фатима и Хадижа мгновенно сообразили, в чем дело, и так крепко подхватили Марию под руки, так плотно сжали между собой, что не повели, а фактически понесли ее тело, зажав между своими телами.

К месту суда, который был назначен в здании, соседствующем бок о бок с одной из окраинных мечетей тунизийской столицы, были стянуты два батальона зуавов в полной боевой экипировке. А все прилегающие окрестности оцеплены таким плотным кольцом солдат из других подразделений, что сразу становилась понятна не только серьезность, но и опасность будущего мероприятия.

Толпа узнала Марию, и, когда Хадижа и Фатима практически несли ее вверх по лестнице, по обеим сторонам которой были протянуты корабельные канаты и чуть ли не плечом к плечу стояли высокорослые зуавы, вслед им слышался леденящий кровь шепот: «Это она!», «Русская!», «Она!» Интонации говорили так много, что не нужно было добавлять проклятий – и так все было понятно… Возгласы из толпы, словно камни, летели в спину Марии, и она уже была на грани сознания, когда Хадижа и Фатима втолкнули ее наконец во дворик мечети. Ловкая и сообразительная Хадижа мигом нашла каменные приступки, чуть в стороне от входа в помещение суда – здесь они и усадили Марию, и привели в чувство, скрывая ее от любопытных глаз раскрытыми полами своих широких и длинных белых платьев.

Хадиже даже пришлось похлопать Марию по щекам:

– Ты что! Очнись! Не закатывай глаза! Ты что! Все в порядке! Мы в безопасности! Мари!

– Да, да, спасибо, девочки, – наконец ответила Мария слабым голосом, – спасибо, милые! Я в порядке!

Тот, кто побывал однажды во чреве многотысячной толпы, тот никогда ее не забудет, и страх перед толпой останется в нем на всю жизнь. Он как бы впрессуется в позвоночник, войдет в каждую косточку, каждую жилку.

Хадижа разыскала у себя в белой сумочке флакончик с нюхательной солью, сунула его под нос Марии. С перепугу – с закрытой пробкой. Все трое рассмеялись. Хадижа открыла притертую пробку. Мария понюхала раз, другой, третий, чихнула, и все вроде встало на свое место – мир окончательно обрел реальные очертания.