Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый. Ave Maria

– Схватки, – буднично произнесла Александра, хотя глаза ее расширились и посветлели.

– Надо идти, Саня, давай я тебя поведу.

– Собраться бы…

– Некогда собираться. Где ключ от двери? А, вижу. Вон на гвозде. Ой, там дождь лупит, а у меня зонтик смешной.

– Возьми в шкафу старую Ванину плащ-палатку.

– Шик! Блеск! Красота! – развертывая видавшую виды, выцветшую плащ-палатку из брезентовой ткани, обрадовалась Надя. – Ее нам на двоих хватит. Пошли!

– Она с ним фронт прошла, а потом и Китай. От Черного до Желтого моря. В двух местах пулями пробита и в двух осколками прорвана. Он ее хранит.

– Ты болтай меньше, – оборвала ее Надя, – губы прыгают.

– Я от страха болтаю.

– Не боись!

– Ой, записку Ване, – остановилась, вышагнувшая за порог комнаты Александра.

– Не возвращайся, ты что?! Я сама напишу, – велела Надя.

И написала: «Ваничка мы рожаем Граурмана [15]Саша, Надя».

Прошедшая огни и воды фронтовая плащ-палатка надежно укрывала их от дождя.

– Тяжеленная какая, жуть! – заметила про плащ-палатку Надя.

– Я не дойду, – сказала Александра.

– Еще чего? Дойдешь, как миленькая!

– Надя, я рожу на улице.

– Терпи. Родишь, где положено.

Не зря была у Нади кличка «неотложка». Трудно сказать, как бы обошлась без подруги Александра. Остаться в коммуналке один на один с глухой старухой Валерой? Вряд ли осталась бы. Да и дойти до роддома под проливным дождем тоже вряд ли удалось бы. А там кто его знает…

– Дождь – это к большой удаче, – подбадривала по дороге Надя, – держись за мою шею крепче.

– Крепче не могу.

– А ты через не могу. Самого умного, самого красивого, самого веселого мальчика родишь!

– Д-девочку, – стуча зубами, не согласилась Александра.

– Значит, девочку. Тем лучше. Будет моему Артемке невеста.

Приемный покой роддома был полон. Надя прислонила Александру в плащ-палатке, с которой стекала вода, к стене и, не слушая возмущенного ропота ожидающих своей очереди женщин, ринулась куда-то в глубь темного коридора с тускло-желтыми электрическими лампочками, свисающими с потолка. Александра слышала, как Надя громко козыряла именем Папикова, упоминала замминистра Ивана Ивановича, называла ее женой генерала; ей было нестерпимо стыдно, и она невольно зажмурилась, чтобы не видеть лиц окружающих ее женщин. Но стыдно было недолго. Надя притащила за руку дежурного врача, санитарку и, оторвав Александру от стенки, втолкнула ее в их объятия.

– В родовую ее! Воды отошли! – скомандовала Надя, а убедившись, что ее команда исполняется, подняла с пола тяжелую плащ-палатку и вышла из приемного покоя.

Дождь стал гораздо мельче, но было сумрачно, как поздним вечером, хотя до захода солнца оставалось еще далеко.

«Григорий Федотов врывается в штрафную площадку минчан. Удар! Гол!» – донесся до Нади откуда-то из уличного репродуктора крик футбольного комментатора Вадима Синявского.

Вскоре Александра родила. Оказалось, что нахрапистые действия Нади были единственно верные.

– Девочка, три сто, – объявили Наде.

На выходе из роддома, когда было уже почти темно, она столкнулась с запыхавшимся Иваном в генеральской плащ-палатке.

– Поздравляю! – сказала ему Надя.

– Ага, наши выиграли: четыре – один!

– С дочкой поздравляю: три сто!

Выписавшаяся из роддома Александра, впервые представляя дочь своей матери и мужу, сказала:

– Голубоглазая девочка родилась, но, говорят, глаза у нее обязательно потемнеют.

– И у моей мамы Екатерины Ивановны глаза были голубые, – сказал Иван.

– А у еи прабабки Катэрыны очи булы сыни-сыни, – торопливо вставила Анна Карповна по-украински.

– Значит, и у нашей Екатерины Ивановны глаза будут голубые или синие, – согласилась Александра.

– Спасибо, – улыбнулся покрасневший Иван. Ему очень польстило, что вот так, сразу, жена нарекла их дочь в честь его матери и его отца.

– Мам, а у прабабушки Екатерины действительно были синие глаза? Я что-то раньше об этом не слышала, – спросила Александра, когда они с матерью остались наедине.

– У нее глаза были карие.

– А зачем же ты сказала синие?

– На всякий случай.

– Ма, на какой такой случай?

– Поживем – увидим.

В пятом часу утра Александра, наконец, заснула. А на 9 часов был намечен ее доклад в Центральном институте усовершенствования врачей, в большом длинном здании на спуске от Садового кольца по Баррикадной улице.

К Новому году Иван Иванович вернулся с Дальнего Востока, а в феврале ему предстояла очередная командировка. В феврале была запланирована поездка на Черноморский флот в Севастополь. Ровно за год до Дня Победы – 9 мая 1944-го они с Александрой брали Севастополь штурмом, на смазанных солидолом немецких гробах форсировали перед восходом солнца Северную бухту. А теперь страна не праздновала День Победы и, что совсем обидно, писала эти слова с маленькой буквы.

Собирались встретить 1958 год своей «фронтовой» компанией, созванивались, обсуждали, а получилось так, что полночный бой новогодних курантов встретили в кругу семьи: Иван, Александра, Анна Карповна, Екатерина Ивановна. Приглашенные не пришли по разным причинам: Папиковым подвернулась путевка в очень хороший санаторий Кисловодска, и они не смогли ею пренебречь. Ираклий Соломонович уехал в Могилев к младшей сестре на пятидесятилетие, а бывший начальник госпиталя на Сандомирском плацдарме Иван Иванович с женой должен был идти в свою министерскую компанию, он так и сказал: «Я должен». Нина, муж которой лежал дома простуженный, не могла его оставить; давно примкнувшие к компании Надя и Карен также сказались больными, хотя на самом деле остались дома потому, что вечером, когда их сборы были в разгаре, сын Артем заявил, что не пойдет с ними, а отправится к своим сверстникам: «Чего мне с предками сидеть?!» – «А Катя?» – возразила Надежда. «А что мне с Катей делать? В классики играть?» – лукаво сощурив прекрасные черные глаза, спросил подросток, выглядевший гораздо старше своих пятнадцати лет. «А мама Аня?» – как последний аргумент выкрикнула Надежда. «А маме Ане я позвоню. Всем остальным – привет!» С тем он и улизнул из дома. Мать пыталась остановить его, схватив за полы пальто, но он вырвался и побежал к двери. Надя в ярости бросила в сына сапожную щетку, парнишка ловко отскочил. Она промахнулась, зато попала в большую напольную фарфоровую вазу и разбила ее вдребезги. Потом Надя так кричала на мужа: «Ты все молчишь, молчишь!», так рыдала, что у нее распухло лицо, и это окончательно решило исход дела: «Куда я с такой мордой? В какие гости?!»

Провожая старый год, сначала посетовали, что нет гостей, а столько наготовлено закуски, а потом решили, что и самим хорошо.